Патриция Хэган - Золотые розы

Неподалеку от деревни Эмбер встретила ту, о которой только что вспоминала, – юную красавицу Ноаах. Она была занята разделыванием черепахи для супа. Девушки обменялись приветствием. Заметив, с каким вожделением Эмбер смотрит на синие воды потока, Ноаах покачала головой и напомнила:

– Во время траура купание запрещено.

Эмбер вздохнула и посмотрела вниз, где у подножия небольшой скалы женщины продолжали ритуальное бдение над телом старого Хутегу. После каждой смерти, независимо от того, что было ее причиной, объявлялся траур по ушедшему в мир иной, и его соблюдение считалось делом чести. Старик Хутегу лежал в своей хижине на циновке, окруженный женщинами и подростками. Его единственный сын отсутствовал: две недели назад мужчины племени отправились на большую сезонную охоту, чтобы обеспечить племя сушеным мясом на всю зиму. Нечего было и думать хоронить старика без него, поэтому женщины молились о том, чтобы охотники вернулись как можно скорее.

Если дороги ее и хавасупаи навсегда разойдутся, думала Эмбер, ей будет недоставать этих людей, мягких и добрых. Они взяли ее под свое покровительство и обращались с ней, как со своей. Еще сильнее будет скучать по ним Арманд, который чувствовал себя полноправным членом племени. Только теперь Эмбер поняла, до какой степени мальчик создан для любви, для тепла семейного очага. Что, если он не захочет разлучаться с теми, кто дал ему все это?

Она еще стояла возле Ноаах, наблюдая за ловкими движениями ее рук, когда послышался оклик повитухи Туилате.

– Ей нужно помочь, а я не могу бросить начатое, – сказала Ноаах, не поднимая глаз от своего занятия. – На мне первая поминальная трапеза, так что идти придется тебе.

Эмбер заколебалась.

– Ну, что же ты? – с некоторой резкостью спросила девушка. – Нужно учиться всему, что может пригодиться в жизни. Каждая женщина должна знать, как происходят роды, и ты ничем не отличаешься от других. Рано или поздно вернется твой мужчина и разделит с тобой ложе. Ночь за ночью он будет наполнять тебя своим семенем, пока живот твой не распухнет от его ребенка.

– Перестань! – не выдержала смущенная Эмбер. – Как у тебя только язык поворачивается!

Уже не раз случалось, что она сожалела о легкости, с которой молодая индианка научилась английскому.

– Мой язык поворачивается очень легко, – засмеялась Ноаах и махнула рукой в сторону деревни. – Иди, или старая Туилате рассердится. Ничего с тобой не случится, а чуть позже я приду помочь.

Оставалось только подчиниться. Индейцы обращались с гостями так хорошо, что Эмбер ни за что не смогла бы оскорбить их излишней щепетильностью. Не без опаски она поспешила к повитухе, которая делала нетерпеливые жесты. Морщинистое лицо старой индианки недовольно хмурилось.

Следом за ней Эмбер переступила порог хижины. При виде молодой женщины, стонущей от боли и мечущейся на покрытом циновкой полу, она не удержалась от сочувственной гримасы. Руки роженицы были вытянуты над головой и веревкой привязаны к столбу, тело то выгибалось, вздымаясь горой, то бессильно падало, то напрягалось в очередной потуге.

К счастью, мучительный процесс близился к завершению. Эмбер не успела даже как следует пожалеть будущую мать, как Туилате издала довольное уханье, принимая новорожденного. Жестом она приказала Эмбер присесть рядом на колени, положила мокрое красное тельце ей в руки и ловко перерезала пуповину.

Тут же в ее руках оказался кусок бечевки. Перевязав пуповину, повитуха взяла горсть красной охры и щедро ее припудрила, в то время как Эмбер наблюдала за ней без удивления: она знала, что это обязательная часть любого индейского ритуала. Охру добывали в определенном месте, которое индейцы хранили в строжайшем секрете. Ноаах, которая вошла в хижину во время манипуляций старухи, сделала жест, выказывающий уважение к драгоценному порошку.

Наконец Туилате взяла младенца из неловко вытянутых рук Эмбер. Она провела кончиками четырех пальцев по его лицу, макушке и тельцу. Ноаах едва слышно объяснила, что это очень важный жест. Благодаря ему мальчик вырастет сильным и храбрым и станет таким же славным охотником, как и его отец. Наконец повитуха обмотала кусочком тончайшей кожи торчащий на целых полтора дюйма остаток пуповины.

– Когда он отпадет, его хорошенько перевяжут и повесят над колыбелью, – сказала Ноаах.

– Зачем это делается?

– Когда мальчик достигает годовалого возраста, происходит очень важный для него ритуал. Остаток пуповины – корень, давший ему жизнь, – будет предан земле вместе с горстью красной охры и жиром священного оленя, но как символ его, который мужчина-индеец носит всю жизнь, на его груди будут вытатуированы три параллельные линии. Если не сделать этого, ребенок не будет чувствовать свою принадлежность к племени и к земле, вскормившей его, и вырастет сварливым и беззаботным.