Джил Грегори - Сладкая мука любви

– Коринна! – вскричал Уин во весь голос. – Коринна, глянь-ка, кто приехал! Где тебя черти носят, женщина?

Не успела Эмма пройти в просторную гостиную с высоким потолком, как со стороны кухни раздался быстрый топоток, и в следующую минуту ее уже обхватили, обволокли мягкие, полные руки.

– Ну-ка, ну-ка! – раздалось над ухом. – Вы только гляньте на нее! Совсем большая, а хорошенькая… Ну прямо картинка! А где же мартышка с изодранными коленками, которая так и норовила стащить кусок пирога, стоило мне отвернуться?

– Наверное, осталась в детстве.

Невозможно было сдержать улыбку при виде маленькой, пухленькой пожилой женщины с крохотными зелеными глазками-бусинками. Прижимаясь к морщинистой щеке экономки, Эмма изо всех сил старалась не разрыдаться от счастья. Эта женщина, теперь уже совсем седая, с семи лет заменяла ей мать.

– Да уж я погляжу, и впрямь от нее следа не осталось, – продолжала Коринна, разглядывая ее с простодушным удивлением. – Ну-ка, повернись… Господи Боже, вот это платье так платье! Небось шито в самой Филадельфии?

– Не угадала. Оно сшито в Париже.

Эмма послушно поворачивалась, в то время как экономка, по-птичьи склонив голову, не сводила с нее завороженного взгляда. Черные кружева – отделка простого, но элегантного наряда девушки – заставили ее приоткрыть рот, а розовые, в тон платью, расшитые стеклярусом туфельки попросту лишили на минуту дара речи. Не менее внимательно Коринна изучала прекрасную фигуру своей любимицы, свободный разворот ее плеч и гордую посадку головы. Внезапно лицо ее озарилось широчайшей улыбкой.

– А ведь из тебя вышла настоящая леди, ну просто до кончиков ногтей! И кто бы мог подумать, что сорванец с ранчо так переменится… Теперь-то от тебя глаз не отвести!..

Она просто светилась от радости и гордости за Эмму. Та не выдержала и рассмеялась:

– Ну, не знаю. По крайней мере наряд и правда как у настоящей леди. Но если ты думаешь, что теперь твой шоколадный торт в безопасности, то сильно ошибаешься. На твоем месте я бы не стала оставлять его без присмотра.

– Вот и хорошо, что ты не на моем месте, рыбка моя, иначе ты бы сейчас с ног валилась от усталости. Я весь день жарила-парила к твоему приезду. Ладно, я тут болтаю, а праздничный ужин небось подгорает себе вовсю.

– А как пахнет! Неужели знаменитые жареные цыплята?

– А еще тушеное мясо. И жареная картошка с луком, от которой ты всегда была без ума.

– Мне помнится, там и шоколадный торт был, – вставил Уин, за что получил взгляд, полный притворного негодования.

Экономка, она же кухарка, поспешила на кухню, а хозяин дома подхватил саквояж и направился к лестнице, ведущей на второй этаж, к спальням. Эмма последовала за ним.

– Все так чудесно, папа!

– Все так же, как было, милая. – Уин повернул направо, к комнате Эммы. – Каждая вещь осталась на своем месте, увидишь. Но если пожелаешь что-нибудь изменить, все в твоих руках. Наверняка тебе захочется добавить каких-нибудь женских безделушек, повесить кружевные занавески… словом, что-нибудь эдакое, новомодное. Я не против перемен и во всем доме, если у тебя будет желание этим заняться. Его не помешает малость освежить.

– По правде сказать, папа, у меня есть парочка идей, вот только я не знала, как ты посмотришь на эти новшества. Я привезла кое-какие вещицы от тетушки Лоретты…

Она вдруг замолчала, позабыв, что хотела сказать. Ее детская! Ее любимая детская! И в самом деле, все здесь осталось в точности таким, как она помнила. Большая, просто и удобно обставленная комната с широкой кроватью, покрытой лоскутным одеялом, которым она укрывалась с детства. А на подушке – ее тряпичная кукла! Незатейливые ситцевые занавески успели выгореть на солнце, половичок казался тонким и немного линялым в сравнении с коврами прошедших пяти лет, но никакие сравнения в мире не могли бы принизить в глазах Эммы полированный столик и чудесную настольную лампу на нем, резной гардероб и белый, в голубой цветочек фарфоровый кувшин в таком же тазике для умывания. Взгляд Эммы задержался на фотографии матери, стоявшей на обычном месте, рядом с лампой.

– Как хорошо… нет, как прекрасно снова оказаться дома! – тихо произнесла она скорее для себя, чем для отца, и повернулась, ожидая встретить его теплый, понимающий взгляд.

Однако на лице Уинтропа Маллоя снова было то самое выражение, которое так встревожило ее по дороге домой. Нахмуренные брови, отсутствующий взгляд – все говорило о том, что хотя сам он рядом, но мысли его где-то далеко. Что-то, без сомнения, глубоко расстраивало его.