Джил Грегори: Маргаритки на ветру

Аризона

1866 год

Долина замерла, утомленная безжалостно палящим солнцем, и только ястребы выписывали круги в горячем воздухе. Полуразвалившаяся лачуга за серыми камнями и зарослями можжевельника казалась заброшенной.

Но Вольф Бодин не привык доверять первому впечатлению. Благодаря четырехлетней службе в кавалерии Соединенных Штатов в свои двадцать два он был хитер и осмотрителен, как старый воин. Сжав револьвер с взведенным курком, он осторожно протиснулся в грубо вырубленную дверь. Каждый мускул его мощного тела был напряжен.

В таком месте, как предполагаемое убежище шайки Бэра Ролингса, за опрометчивость можно дорого поплатиться.

Но предосторожность оказалась ни к чему, разочарованно заключил Вольф, прокравшись сначала в большую переднюю, а затем в тесную спальню без окон. Если Ролингс и впрямь скрывался здесь, то давно уже покинул это место, не оставив после себя никаких следов. В хижине не было ничего, кроме ржавого ведра в углу, кровати, нескольких поленьев у старинной печи, двух стульев и немногочисленной оловянной посуды в шкафу. Видимо, уходя, обитатели тщательно прибрали лачугу. Уже направившись к выходу, Вольф неожиданно услышал за спиной шорох.

Взгляд его серых глаз стал жестким, подозрительным. Он бесшумно двинулся обратно в спальню, легко ступая по утоптанному земляному полу.

Стоя у порога, он еще раз внимательно оглядел комнату. Здесь некуда спрятаться, только под узкую кровать у стены напротив входа.

Оттуда снова донесся совсем тихий звук, вернее, едва слышный шорох. Вольф молниеносно оказался у противоположной стены, одной рукой он поднял кровать и отшвырнул ее, а другой навел револьвер на нечто, беспомощно копошившееся у ног.

– Не двигаться!

И на этот раз его опять постигло сильнейшее разочарование, ибо на земле перед ним распластался не Бэр Ролингс и даже не один из его головорезов, а какой-то тщедушный мальчишка, на вид не старше лет десяти-одиннадцати.

Вольф выругался про себя, затем осторожно убрал револьвер в кобуру и легко поставил мальчугана на ноги.

Тот ожесточенно сопротивлялся, но великану Бодину ростом шесть футов два дюйма, проворному и ловкому, все было нипочем.

– Отпустите! – Паренек отчаянно брыкался, махал кулаками и плевался.

– Успокойся, малыш. – Лицо Вольфа смягчилось, когда он зажал в ладони кисти обеих рук мальчугана. Опустившись на корточки, чтобы поближе разглядеть своего жалкого пленника, Вольф смерил его твердым оценивающим взглядом. – Я тебя не трону, если скажешь, где прячутся Бэр и его дружки.

Его вдруг охватило сомнение, и он уставился на тощую фигурку мальчика в лохмотьях, предпринимавшего отчаянные попытки вырваться из его железной хватки. Мальчика ли?

Проклятие!

На коричневом, словно орех, личике, перекошенном от злости и страха, сверкали глаза, как у загнанной в угол кошки. Вольф различил нежные скулы, которые нельзя было назвать мужскими, и темные изящные брови, выгибавшиеся тонкими дугами. Сомбреро упало с головы мальчика, освободив копну длинных, неровно обрезанных черных волос.

– Отпусти меня, грязный, подлый, мерзкий законник!

Девочка! От изумления Вольф качнулся и выпустил ее.

В тот же миг она неловко, по-девичьи, замахнулась, и ее ладошка, очертив дугу, скользнула в дюйме от его челюсти.

– Ах ты дикая кошка, – усмехнулся он. – Надо быть повежливей.

Когда Вольф хотел поймать ее руку, девчонка бросилась на него, царапая грязными ногтями, а маленький скривившийся рот извергал ругательства, которыми был бы не прочь щегольнуть любой кавалерист. Сжимая кисти ее рук, Вольф старался не причинить ей боли.

– Полегче, орешек, – успокаивающе проговорил он. – Полегче. Я хочу только поговорить.

Ей могло быть одиннадцать, от силы двенадцать, этой перепачканной, оборванной принцессе, которая ругалась как сапожник. Худенькие ноги походили на два молодых деревца, груди под засаленной рубашкой еще только собирались превратиться в пышные бутоны.

Тем не менее Вольф понял, что когда-нибудь девчонка превратится в настоящую красавицу. Но какого черта она здесь делает?

– Как тебя зовут? – спросил он, когда драчунья наконец утихомирилась и посмотрела на него свирепым и презрительным взглядом.

Вместо ответа в лицо ему полетел смачный плевок.

Не выпуская ее рук, Бодин вытер лицо платком и призвал себя не терять самообладания. Он перенес все тяготы войны, видел, как враги зверски убивают его друзей, а друзья – врагов, страдал от жары и голода, пережил тоску и отчаяние. Его не выведет из себя эта сопливая замарашка.