Елена Арсеньева - Обручение на чертовом мосту

Она зябко вздрогнула, вспомнив, что отныне и навсегда – Лаврентьева.

– Вы дрожите, Ирена? – раздался голос рядом.

В ту же минуту на нее точно шквал обрушился: Игнатий стиснул ее в объятиях и прижался к губам своим возбужденно дышащим, влажным ртом.

– Душенька, люблю, люблю тебя… ты видишь? Останови! – возбужденно вскричал он вдруг, и не успела Ирена опомниться, как Игнатий выволок ее из кареты и, не спуская с рук, закружил по обочине дороги, крича: – Я счастлив! Боже мой! Я счастлив!

Она, перепуганная, ошеломленная, беспомощно цеплялась за него, не в силах совладать с головокружением. Была за ней такая слабость: даже на чинных каруселях, едва вертящихся, дурно делалось, а тут этакая круговерть!

– Что же ты молчишь? – упоенно воскликнул Игнатий. – Скажи, что любишь, что ты моя, что счастлива так же, как я!

Ирена едва нашла в себе силы разомкнуть судорожно стиснутые губы и что-то пробормотать: да, мол, да…

Игнатий резко остановился, снова влепил Ирене звучный поцелуй, затем разжал руки и довольно бесцеремонно опустил ее на землю.

– Люблю! Слышишь? – закричал он – и побежал куда-то.

Пошатываясь, с трудом соображая, Ирена смотрела ему вслед. Игнатий мчался по дороге, выделывая какие-то немыслимые антраша и выкрикивая музыкальные фразы. Ирена, как что-то бесконечно далекое, чужое, вспомнила легкую, прелестную, грациозную мелодию «Ламмермурской невесты». Когда-то на премьере этой оперы они впервые увиделись с Игнатием… Потом Ирене долгое время казалось, что она полюбила его именно во время арии Лючии – такой непринужденной, такой страстной! Почему сейчас кажется, будто это было невыносимо давно… может быть, и вовсе даже во сне?

В глазах наконец прояснилось, тошнота прошла, и Ирена огляделась.

Повозка их стояла посередь дороги, лихач в своей вызывающей шляпе с перышком невозмутимо поглядывал то на застывшую, как знак вопроса, Ирену, то на Игнатия, который… о Господи, который добежал до узенького, даже издали кажущегося ненадежным мостика, перекинутого через какую-то речушку с обрывистыми берегами, и вскочил на его горбатые перила с ловкостью и легкостью, сделавшими бы честь любому циркачу.

– Обожаю тебя, Ирена! – закричал он, закидывая голову к солнцу. – Ты видишь? Ничего для тебя не жаль!

Резко взмахивая одной рукой для удержания равновесия, он вдруг сунул другую в карман и, выхватив изрядную пачку денег, швырнул ее в воздух.

Разноцветные бумажки взлетели радужным веером – и медленно, кружась в воздухе, начали осыпаться в воду.

Лихач с нечленораздельным воплем сорвался с козел и ринулся под берег, а Игнатий, к великому облегчению Ирены, наконец-то соскочил с перил, не нанеся себе ни малейшего урона, и, пошатываясь, побрел к недвижимо застывшей девушке.

Ирена уставилась на него, не столько растроганная, сколько разгневанная его безумным порывом. А ну как Игнатий сорвался бы с мостка да, не дай Бог, убился бы? В каком положении оказалась бы тогда Ирена? Мало того, что она уже тайная жена молодого графа Лаврентьева… сделаться вдобавок его тайною вдовою?! А ежели полицейское дознание установило бы свершившееся венчание, узнало бы об Ирене, факт сей получил бы огласку?! Как бы это выглядело со стороны: жених убился, не успев вступить в свои законные права. Да ведь это курам на смех! Непременно сыскались бы злые языки, объявившие, что Игнатий Лаврентьев спохватился – да было уж поздно, вот он и предпочел смерть такому супружеству.

Слезы заволокли Ирене глаза, и лицо Игнатия виделось смутно, расплывчато, будто в тумане. Если бы с ним что-то случилось… знать, что она никогда больше не увидит этих безупречно прекрасных черт, этих огненных очей, не ощутит его взволнованного дыхания, его объятий… нет, она не пережила бы этого, просто не пережила бы!

– Прости, – раздался совсем рядом смущенный, задыхающийся шепот, и чудесные глаза Игнатия близко-близко глянули в ее глаза. – Не плачь, ох, я сущий болван! Я совсем лишился рассудка от счастья! Сознание, что ты моя, что принадлежишь мне навеки, сделало меня безумным. Знай, Ирена, что я буду любить тебя всю жизнь, до самой смерти, и еще не одно безумство будет совершено в твою честь.

У Ирены вновь закружилась голова: на сей раз от счастья. Она ощутила себя совершенно слабой в его объятиях, перед натиском его нежности, а когда губы Игнатия скользнули по ее шее, у Ирены зашлось сердце от мысли: больше ничего она не может ему запретить! Она всецело в его власти, и пожелай он сейчас, сию же минуту овладеть ею – прямо здесь, на обочине дороги, – она не посмеет ему отказать.