Биверли Бирн: Неугасимый огонь

Все им сказанное свидетельствовало о том, что Зокали обладал трезвым умом, хорошо знал законы цыган, пользовался в их среде авторитетом и потому был избран ими своим вожаком. Жизнь его народа была нелегка. «Гитанос» – так называли их испанцы. Это слово было цыганам знакомо, так как на протяжении трех столетий испанский язык был и их языком, но сами себя они называли «рома», что означало «мужья». Рассеянные по всему миру, «рома» делились на бесчисленные небольшие группы-таборы. Каждый табор избирал своего вожака и ему беспрекословно подчинялись все. Стать вожаком по наследству было невозможно. Цыгане – народ отважный, умный, хитрый и справедливый. И лишь обладая этими качествами, да еще опытом, который приходит с годами, можно было заслужить доверие табора. Слово вожака было законом. Выслушав Зокали, все решили, что получить за Софью – так называли ее «гитанос» – хороший выкуп не удастся. Табор приближался к Мадриду и кто-то из мужчин предложил продать Софи в какую-нибудь знатную семью. Зокали эта затея пришлась не по душе, но вида он не подал! Вокруг стояли цыгане и ждали его решения. «Кем станет девочка в чужой семье, пусть и богатой?» – напряженно думал вожак. – «Прислугой? Но ведь ей всего лишь пять лет… Что она сможет делать? А язык? Как будут ей давать указания, если она по-испански ничего не понимает? Нет,» – покачал головой Зокали, – «Софья в чужом доме может стать игрушкой и, дай бы Бог, чтобы с такой привлекательной девочкой-игрушкой обращались бережно…»

– Слушайте меня, – начал говорить вожак, – законы цыган утверждают, что дети – бесценный дар Бога. Они должны принадлежать всему табору. Если силы небесные дают нам ребенка, то тем самым благословляют наш табор.

– Но ведь она ребенок – чужак!? – не согласились двое.

– Она все равно ребенок, – настаивал Зокали. – Кроме того девочка может сослужить нам хорошую службу, – закончил свою речь Зокали и взглянул на Карлоса.

Сила и ловкость юноши не вызывала в таборе ни у кого сомнений. Подчас, правда, ему не хватало опыта и храбрости, но Карлос еще был очень молод. У него было доброе сердце и благородная чистая душа. И в эти нелегкие для Софи дни он взял ее под свою опеку. Юноша следил за тем, чтобы она была накормлена, тепло одета, а когда наступала ночь, он ложился рядом с нею, чтобы ничто ее не тревожило.

– Посмотрите на него – он ведет себя с ней совсем как баба какая, – издевался Хоселито.

Табор расположился лагерем в стороне от дороги. Сидя у костра, освещавшего сидящих вокруг темно-красным светом тлеющих углей, Зокали неторопливо мастерил из ветки ясеня свисток. Он слышал оскорбительные слова Хоселито и его мнение о Карлосе не одобрял.

– Да, может оно и так, но благодаря Карлосу девочка нам не досаждает. Наверное, кровь его и ее родственны. Что тебе до того?

Хоселито оценивающе рассматривал невысокую, худощавую фигуру вожака. Он мог спокойно вызвать его на поединок и не опасаться за свою жизнь в драке с Зокали. Парень был на двадцать лет моложе его да и намного сильнее. Но Зокали был вожак и будет им до самой смерти. Но если его убьет кто-нибудь из цыган, то в таком случае казнят этого цыгана, а затем выберут нового вожака. Убийце никогда не дозволялось властвовать в таборе. Хоселито молча отвел взгляд своих недобрых глаз в сторону.

Пока решалась участь Софи, в таборе росло недовольство и даже ненависть к этой чужачке. Двое цыган недовольно ворчали. Зокали, не прерывая своей работы, какое-то время слушал молча. Но терпению вожака пришел конец.

– Хватит, – резко остановил он недовольных, – дело решенное. Я запрещаю об этом говорить.

Он отложил в сторону нож и обвел взглядом примолкнувших цыган.

– Вы все послушайте меня. Девочка остается с нами. Придет день и мы сумеем ею воспользоваться. – Он подождал возражений, но желающих бросить ему вызов не нашлось.

Табор тянулся за солнцем на запад. Девочка не могла идти так быстро, как они, и когда измученная уже не могла передвигать от усталости ноги, Карлос брал ее на руки или сажал на ослика и поддерживал, шагая рядом, чтобы она не упала.

Дни складывались в недели. Раз за разом Карлос пытался говорить с Софией, пользуясь теми немногими французскими словами, которые знал. Она никогда не отвечала, разве что отзывалась, когда ее звали по имени. Говорить она привыкла лишь одну, набившую оскомину фразу «Меня звать Софи», но и ее, в конце концов, все перестали слышать. Уже много дней от нее никто не слышал ни единого слова, лишь в своих кошмарных, очевидно, снах она что-то бормотала и всхлипывала.