Элизабет Чедвик: Сокровища короля

Если в обозе и были другие пленники, то Николас их не видел. Да, собственно, и сам он попал в плен по чистой случайности. Конь его потерял подкову, и ему пришлось заехать в кузницу на линкольнской дороге, где его и схватили солдаты Иоанна, решив, что он беглый мятежник, принимавший участие в неудавшейся осаде Линкольна. Николаса повезли в Линн, где находился Иоанн, но, когда они туда прибыли, выяснилось, что король уже выехал в Уисбич, держа путь на Суайнсхед, поэтому пленника швырнули в повозку, намереваясь допросить его при первом удобном случае.

Николас, наслышанный о методах королевских наемников, не имел желания присутствовать на собственном допросе. Он считал, что раскаленную кочергу можно сунуть в очаг, но не в человеческое тело. К тому же он дал себе клятву, что доживет до девяноста лет и умрет в своей постели.

Он вновь принялся распутывать узел, но прочная веревка только глубже врезалась в кожу, оставляя на ней багровые рубцы. Повозка громыхала на гати – узенькой тропе, проложенной посреди вязкого ила. Когда начнется прилив, гать исчезнет под ледяной водой Северного моря.

Николас старался не думать о серых водных просторах, притаившихся за горизонтом. Он родился под шум волн, разбивающихся о мол, и ходить под парусом научился раньше, чем сумел сделать первые шаги. Море вошло в его плоть и кровь. Он любил его и глубоко почитал.

Ближе к полудню туман немного рассеялся, сквозь его пелену пробились лучи дымчато-белого солнца, но Николас знал, что это ненадолго. Через несколько часов причудливые клочья сомкнутся, сгустятся, и их накроет сумеречный полог.

Аларик насвистывал сквозь зубы, – и для того, чтобы подбодрить себя, и просто в силу своего неунывающего характера, предположил Николас. Юноша привстал на коленях, бросая взгляд за повозку, но, хоть солнце и проредило туманную завесу, увидел он мало: искрящийся бурый берег, усеянный чайками и сорочами, выискивающими в иле крабов. От берега тянулись в глубь суши серовато-коричневые болота, сливающиеся с серой полупрозрачной дымкой.

Обоз Иоанна был немногим красочнее. Ни головы обоза, ни конца его не было видно, но, из того, что Николасу удалось заметить раньше, он сделал вывод, что колонна растянулась мили на две. Вместе с запасами продовольствия для армии через дельту перевозили все «хозяйство» Иоанна, включая деньги на выплату жалованья солдатам, а также драгоценности и парадные наряды королевского двора.

Николас перевел взгляд на свои связанные руки и поморщился. Да, на большее благополучие рассчитывать не приходится. Все его богатство – одежда, что сейчас на нем, а впереди ждет виселица. Его намерены казнить по обвинению в измене, хотя на самом деле предательство совершил король Иоанн, а не де Кан.

Туман сгущался, свинцовым облаком затягивая залив. Они проехали, должно быть, уже половину пути, когда повозка вдруг дернулась и остановилась. Аларик чертыхнулся. От толчка Николас повалился на бок. Перевернувшись на спину, он ползком подобрался к мешкам с зерном и выпрямился. Сзади, окутанные паром от собственного дыхания, клубившимся, словно космы злой колдуньи, сбились в кучу пони. Впереди другой возница, чтобы избежать столкновения, с бранью съехал с тропы.

– Что случилось? – Николас вытянул шею. Откуда-то спереди к ним доносились растерянные гневные выкрики и команды.

– Разрази меня гром, если я знаю. – Аларик спрыгнул с повозки и исчез в плотном тумане.

Николас огляделся. В затылке похолодело. Боже всемогущий, незавидное у них положение. Они застряли на узкой тропе в самой середине дельты совсем незадолго до начала прилива. Медлить нельзя ни секунды.

Неожиданно со стороны моря, там, где одна из повозок выбилась из колонны, раздался жуткий вопль. Николас вздрогнул и, сощурившись, стал всматриваться в туман. В сереющем мареве барахтались и извивались неясные тени, засасываемые зыбучим песком. Возница метался на телеге, призывая на помощь охрипшим от страха голосом. Ему бросали веревки, но они плюхались в ил, не долетая до него. Возница соскочил на одно из колес телеги, уже наполовину увязших в трясине, и с мольбой вытянул руки. Ему опять кинули веревки, но, как и прежде, не добросили. Наконец бедолага, совсем потеряв голову от отчаяния, спрыгнул с телеги, благодаря которой он все еще оставался на поверхности, и в броске попытался ухватиться за ближайшую веревку, но упал в нескольких дюймах от нее. Изворачиваясь всем телом, вгрызаясь ногтями в ил, он силился уцепиться за спасительный конец, лежавший так близко от него и все же недосягаемый. Трясина медленно засасывала его в свое бездонное ненасытное брюхо, и вскоре его крики захлебнулись.