Барбара Эрскин - Дитя Феникса. Часть 2

– Пожалуйста, Эндрю…

– Увы, миледи, вы уже ничем ей не поможете. И никто ей не поможет.

Он рукой загородил проход. За его спиной она увидела опустевший дворик.

Лишь с темного берега до нее доносились жалобные крики зазимовавших, отбившихся от стаи гусей, и ветер разносил эхо их голосов над водами озера.

В тот вечер она велела разжечь очаг в своей комнате. Эндрю сложил высокую горку из поленьев и хвороста, хотя деревьев на острове почти не осталось. Возясь у огня, он тайком глянул на графиню. Она сидела в кресле, раскачиваясь вперед и назад, обхватив живот руками; слезы ее давно высохли, но на лице было столько печали, что даже его бесчувственное старое сердце дрогнуло. Ему и самому полюбилась леди Ронвен, хоть и бывала она порой остра на язычок. Но с ним она обращалась хорошо.

Когда огонь разгорелся, Эндрю решил потревожить графиню:

– Может, прислать сюда жену, чтобы она посидела с вами?

Его Дженет была такая – она не боялась открыто высказывать свое мнение о сэре Роберте и порой так расходилась, что ему приходилось останавливать ее затрещиной. Он боялся, что его слова услышит де Куинси или кто-нибудь из его людей. В конце концов, сэр Роберт платил им за то, что они прислуживают графине и охраняют ее на этом острове. Платил он щедро, Эндрю и не снились такие денежки.

Элейн безучастно помотала головой.

– Ну, я пойду, миледи.

Ему совсем не нравился ее вид, но что он мог поделать? Теперь Эндрю отвечал за дом, он тут был главный. Дом! Поклонившись, он направился к двери, презрительно ворча себе под нос. Всего-то их – он, да Дженет, да повариха Энни и трое парней, охранявших крепость.

После того как он ушел, Элейн еще долго сидела не шевелясь. Затем она медленно поднялась. Огонь в очаге приветливо мигал, от сырой древесины шел дымок. Она долго стояла у узкого окна. Ей было видно темное небо без единой звездочки. Воды озера казались темными и зловещими. Элейн ощущала в душе пустоту, ее томило чувство одиночества и мучил страх. Слезы снова увлажнили ее веки и медленно покатились по лицу. А той дамы, старой спутницы ее затворнической жизни, все не было и не было. Элейн еще долго стояла у окна, словно ее долгий взор, обращенный к водам озера, служил для нее последней связью, прощанием с Ронвен, которую она так любила. Наконец, окоченев от холода, Элейн подошла к очагу. Когда она, с усилием нагнувшись, попыталась подбросить в огонь щепок, сердце ее замерло. Там, в пламени, ей привиделся чей-то образ. Упав на колени прямо на засыпанный золой пол, у самого огня, она стала жадно всматриваться туда, где ярче всего вспыхивали языки пламени. Сердце в ее груди бешено билось от объявшего ее страха.

Там был всадник, – он возник из пламени; он рос, становился все больше и больше и уже заслонил собою очаг… Но вот всадник начал удаляться, но куда? Туда, где кто-то предначертал ее судьбу? Кто он и что ему до нее? Увы, этого ей не дано было знать.

– Александр, где ты? Молю тебя, приди ко мне.

Ей было трудно стоять на коленях, болела спина. Растревоженное дитя недовольно ворочалось в ее чреве.

– Умоляю тебя, приди.

Разговаривая с огнем, как с живым человеком, она завороженно, словно во сне, потянулась к огню. Но теперь с ней не было никого и некому было ее остановить. Языки пламени ласково тянулись к ее пальцам.

Слуги Роберта де Куинси обмотали тело Ронвен веревкой, прижав руки к бокам, и напялили на нее сверху мешок из-под муки, перевязав его внизу, вокруг щиколоток. Теряя сознание от страха, задыхаясь от мучной пыли, налипшей на ткань изнутри, Ронвен чувствовала, что с ней делали дальше. Сначала мужчины – их было двое – приподняли ее, затем грубо поволокли по земле. Дважды она сильно ударилась обо что-то твердое. Наконец, ее бросили, как мешок, на дно лодки.

Но вот мужские голоса стали отдаляться, и наступила тишина. Ронвен догадалась, что они ушли в замок, оставив на время ее одну в лодке. Слышно было только, как громко колотится сердце у нее в груди и ласково плещется о борт волна.

Она стала отчаянно биться в мешке, чтобы освободиться от пут. Ей быстро удалось ослабить веревку, которой было обмотано ее тело. Извиваясь и ворочаясь в жестком мешке, Ронвен быстро освободилась от нее. Однако ту, которой были связаны щиколотки, в горловине мешка, затянули на совесть. Она стала водить руками и раскачиваться и, согнувшись, постаралась достать до ног. Пальцы, ободранные о жесткую мешковину, кровоточили. Ронвен так старалась, что не заметила, как мужчины вернулись. Дно внезапно дрогнуло и закачалось – гребцы один за другим прыгали в лодку. Она ощутила страшный удар в грудь, и поняла, что уже не одна.