Анастасия Дробина - Барыня уходит в табор

К выходу в ресторан они все-таки успели, но вечер провели, как на иголках. Митро волновался, пел не в лад, несколько раз сфальшивил в аккомпанементе, а на сердитый выговор Якова Васильевича невпопад ответил: «Ну и ладно». Цыгане удивленно посматривали на него, шепотом спрашивали у всеведущей Стешки: «Что такое с Арапо?» «Я почем знаю? – злилась та. – Влюбился, может?» Настя прыскала в угол шали, поглядывала на Варьку. А она бросала взгляд на брата, Илья, в свою очередь, косился на Митро. Весь вечер они вчетвером обменивались многозначительными взглядами, одни из всего хора зная, что происходит.

Для Ильи это был лишний повод посмотреть на Настю, и к концу вечера он совсем уж не отводил глаз от тоненькой фигурки в белом платье. Настя, казалось, не сердилась, хотя и опускала торопливо ресницы, вспыхивая румянцем, и поспешно отворачивалась к Стешке. А под конец Илья дождался даже от нее осторожной улыбки, которой не видел уже бог знает сколько месяцев. Ободренный ею, он вышел петь последнее за вечер – «Твои глаза бездонные». И неожиданно для самого себя пел так, словно завтра нужно было умирать. Хмельные гости умолкли за столами; молодой ротмистр Грачевский с шальными от вина глазами, в расстегнутой на груди рубахе замер, навалившись на стол, и Аленка Дмитриева, кряхтя, уже силилась высвободиться из-под его отяжелевшей руки.

В открытые окна ресторана, шевеля занавески, входила ночная свежесть, всплывал запах цветущих деревьев. Поднималась луна, ее свет мешался на полу с отблесками свечей. Чуть слышно всхлипывали две гитары. Илья стоял перед столами и, спиной чувствуя взгляд Насти, брал дыхание для последних слов:

К счастью, гости не остались до утра. Пьяного, рыдающего ротмистра увели под руки друзья. Разошлись остальные посетители, и цыгане, зевая, собрались домой.

В домике Макарьевны никто не спал. Сама хозяйка, посвященная в план кражи невесты, пообещала жечь свечу до утра и быть готовой принять молодых. Варька, еще недовольная, но уже не спорящая, тоже собралась ждать. Пришла Настя, отпросившаяся переночевать у Варьки. Братья Конаковы, с которыми Илья наспех переговорил после закрытия ресторана, пришли от задуманного в полный восторг и предложили своих лошадей – вороных донских двухлеток Вихря и Зарему, с начала сезона бравших призы на ипподроме. Илья выбрал для себя норовистую Змейку из конюшни Митро. Сам жених взял игреневого Зверя, который, помимо сказочной резвости, обладал еще и завидной выносливостью. Ему этой ночью предстояло вывозить на себе двоих. Когда время перевалило на второй час пополуночи, четверо цыган верхом в полном молчании выехали из Москвы на пустую, залитую лунным светом Владимирку.

Вскоре прибыли на место, пустили неразнузданных лошадей на траву, сами полезли в кусты. Конаковы вскоре заснули, наказав разбудить, «когда начнется». Митро уселся под развесистой бузиной, уткнулся подбородком в колени и умолк. Несколько раз Илья вполголоса спрашивал: «Спишь, морэ?» «Нет, – глухо слышалось в ответ. – Гляди лучше».

Час шел за часом, а Илонки не было. Луна начала садиться. На небо набежала цепочка облаков, и поле потемнело. Сильнее запахло сыростью. Илья тревожно поглядывал на восток, теребил пряжку на поясе.

– Да где она, босявка? – наконец, не выдержав, забурчал он. – Через час светать начнет, бабы проснутся… Передумала, что ли?

Митро молчал. Из темноты отчетливо слышалось его прерывистое дыхание. Насупившись, Илья уже начал прикидывать, как утешать Арапо, если чертова девчонка не придет вообще. В кустах захрустело: проснулся один из Конаковых, сиплым басом спросил:

– Ну, что?

– Ничего пока, – шепотом ответил Илья.

И в эту минуту луна выглянула из туч. Голубоватый свет хлынул на пустое поле, и цыгане увидели бегущую от табора маленькую фигурку.

– Ефим! Ванька! – зашипел Илья. – Вставайте!!!

Конаковы с треском выломились из бузины. Испуганно всхрапнула, шарахнувшись в сторону, Змейка, заиграл, вскидывая голову, Вихрь, и Илья повис на поводе, сдерживая его. Митро прыжком взвился на ноги. И невольно шагнул назад, когда перепуганная девочка вбежала в тень кустов и замерла, прижав кулачки к груди.

– Девлале… Май сыго трубул [60]… – пролепетала она, глядя расширенными глазами на обступивших ее мужчин.