Анастасия Дробина: Дорогой длинною

Вечер 6 июля 1878 года был тёплым и тихим. Красное солнце опускалось за Серпуховскую заставу, и последние лучи гасли один за другим на далёких куполах Данилова монастыря. Шумные толпы людей и скота, заполнявшие Серпуховку днём, сильно поредели: в Москву тянулся лишь припозднившийся соляной обоз и цепочка богомольцев, а из Москвы катилась, подпрыгивая на ухабах, одинокая пролётка. Она миновала разбитые телеги с солью, оборванную и загорелую толпу "божьих людей" и остановилась посреди пустой дороги. Извозчик обернулся к седоку:

– Глянь, Трофимыч, вон они - ваши. Приехали, вылазь.

В полуверсте от дороги, над скошенным полем, поднимались дымки костров, виднелись полотна шатров. Оттуда доносились голоса, ржание, лай собак.

– Нашли где встать, голоштанники, - кивнул извозчик на полосатый придорожный столб. - Им тут и горка, и речка - ночуй не хочу. А завтра всем шалманом на Конную заявятся. Не ходил бы, Трофимыч… Загуляешь - ищи тебя потом, мучайся. Поехали лучше до дому, а?

"Трофимыч", которому на вид было не больше тридцати, отмахнулся и легко, по-мальчишески выпрыгнул из пролётки. Он был невысок, широк в плечах, одет в новую чёрную пару, из-под которой виднелась голубая шёлковая рубашка и тянущаяся по животу золотая цепочка часов. Котелок был лихо сбит на затылок, из-под него буйно лохматились густые чёрные волосы.

Не сводя глаз с табора, пассажир протянул извозчику два гривенника.

– Держи. Завтра за мной приедешь. К нашим заскочи, скажи - в табор уехал.

И того… нашим-то скажи, а Яков Васильичу - молчи. Понял?

– Чего не понять… - буркнул извозчик. - Не впервой. Ох, прости господи, вот гулящая душа… Смотри там себе!..

– Не беспокойся, - донеслось уже с середины поля. Извозчик некоторое время не трогался с места, провожая глазами чёрный котелок, затем, кряхтя и поглядывая на темнеющее небо, принялся разворачивать лошадей.

На пути пассажиру пролётки попалась девушка лет двадцати в красном, прорванном на локтях платье. Она ползала на коленях по скошенному жнивью, собирая в подол рассыпавшуюся картошку. Её небрежно заплетённые волосы падали вниз, и было видно, как под тканью платья по-птичьи двигаются худые лопатки. Услышав шаги, она быстро, как зверёк, повернулась всем телом. С некрасивого лица блеснули насторожённые глаза.

Пришедший остановился, улыбнулся.

– Митро?.. Арапо [1] Арапо - прозвище от "арап". В среде цыган прозвища заменяли фамилии и иногда даже имена. ?.. - Девушка, вскочив, всплеснула руками. Картошка посыпалась на землю. - Дмитрий Трофимыч! Митро! Ты? Ты?!

– Я, девочка. Тэ явес бахталы[2] Будь счастлива (цыганское приветствие) . Как ваши, все здоровы?

– А что им будет? Ай, да я побегу скажу! Вот радость-то! Радость какая! – последние слова девушка выпалила уже на бегу, и вскоре её красное платье мелькало возле телег. Усмехнувшись, Митро подобрал со жнивья несколько картофелин и пошёл следом.

Возле шатров его встретила толпа: собрался чуть ли не весь табор.

Цыгане сдержанно улыбались, шевелили кнутовищами скошенную траву, из-за их спин выглядывали босоногие женщины. Чумазые дети бесцеремонно рассматривали гостя.

– Тэ явэн бахталэ, ромалэ[3] Будьте счастливы, цыгане , - обращаясь ко всем сразу, степенно сказал Митро, замедляя шаг. - О Ваня, Петька - здорово! Дядя Паша! Чтоб ваши кони сто лет сыты были и не задохнувшись бегали!

Цыгане весело зашумели. К Митро протянулось сразу несколько рук, кто-то сунулся обнять, кто-то во весь голос принялся распоряжаться:

– Эй, воды принесите, самовар, живо! Скорее вы, сороки! Что там с ужином?

Перед гостем не позорьтесь, проклятые!

Женщины бросились к шатрам. Загалдевшим детям Митро сунул горсть конфет, пряники, дал несколько мелких монет, улыбнулся на благодарные слова матерей. Обернувшись на негромкий оклик, зашагал к крайнему шатру.

Дед Корча не встал ему навстречу - лишь протянул морщинистую коричневую руку и жестом пригласил сесть рядом. Густые волосы с сильной проседью падали старику на плечи, усы и борода возле губ были жёлтыми от табака. Тёмно-карие, блестящие, по-молодому живые глаза улыбались гостю.

– Будь здоров, Арапо. Снова к нам? Варька из-за тебя на весь табор раскричалась. Сейчас ужинать будем. Эй, бабы, трубку!

У огня суетилось несколько женщин. На окрик старика метнулась самая молодая из них, влетела в шатёр, чинно вынесла из него длинную трубку, подала, перекидывая из ладони в ладонь, уголёк из костра.