Барбара Картленд: На парусах мечты

— Почему? — спросила Корделия, не скрывая враждебности в тоне.

— Просто потому, что я его наследник!

Корделия, как громом пораженная, посмотрела на кузена.

— Ты?! Не понимаю…

— Я наследую его состояние, как ближайший ваш родственник, если, конечно, Дэвид не женится и не родит сына, — ответил Марк. — Но в случае его смерти до женитьбы я наследую титул графа Ханстэнтона. Но вероятность этого мала, учитывая, что я на восемь лет его старше.

Марк помолчал и невозмутимо продолжал, даже не взглянув на растерянную кузину.

— В то же время я считаю, что обязан указать Дэвиду на все невыгодные последствия его решения стать рыцарем Ордена, хотя тем самым, несомненно, обкраду собственного сына, если, конечно, таковой у меня когда-нибудь появится.

Корделия резко встала.

— Умоляю тебя ничего подобного не делать. Дэвид достаточно натерпелся, выслушивая укоры и увещевания родственников. Особенно неприятно вмешательство тех людей, которые откровенно преследуют свою личную выгоду.

— К которым, по-твоему, принадлежу и я? — насмешливо поинтересовался Марк.

— Мы не ожидали встретить тебя здесь, — сказала Корделия. — Ведь только по воле случая ты прибыл в Неаполь в данный момент и оказался капитаном корабля, который держит курс на Мальту. Я прошу тебя об одном: отнесись к нам как к обычным пассажирам, а не родственникам, и не вмешивайся в наши дела.

— Ты же понимаешь, что это невозможно, — ответил Марк Стэнтон. — Откровенно говоря, я рад иметь на борту таких знатных пассажиров и смею добавить — такую очаровательную родственницу.

— И все-таки ты намерен расстроить Дэвида и сделать его несчастным?

Марк Стэнтон медленно поднялся. Корделия невольно отметила про себя, что была в этом крупном мужчине какая-то особенная грация и легкость движений атлета.

— Давай поговорим спокойно и рассудительно, — предложил он. — Верит ли Дэвид действительно в то, что сможет всю жизнь противиться искушениям плоти?

Корделия подумала, что кузен намеренно говорит так цинично, и с горячностью ответила:

— Некоторые мужчины находят, что в жизни есть нечто более важное, чем волокитство за каждой хорошенькой женщиной, как обычно поступают неаполитанцы.

— Как известно, английские мужчины не менее страстные охотники до красивых женщин, — сказал Марк с улыбкой.

Она понимала, что он насмехался над ней, и гнев закипел в ней.

Корделия припомнила, как кузен дразнил ее в детстве за веснушки, усыпавшие ее личико с первыми жаркими лучами солнца, и умел заставить ее чувствовать в своем присутствии маленькой, ничтожной и неуверенной в себе.

— Ты должен оставить Дэвида в покое! — гневно воскликнула Корделия, забыв о правилах хорошего тона.

Но, говоря это, она чувствовала, что ее слова не подействуют на него.

Несмотря на молодость и малый жизненный опыт, Корделия ясно сознавала, что приказывать такому мужчине, как капитан Стэнтон, бесполезно. Однако было в Марке что-то, всегда раздражавшее ее, и сейчас, видя, что ее слова не произвели на него ни малейшего впечатления, она в ярости топнула ногой.

— Лучше уходи, Марк! — воскликнула она. — Сейчас мы с Дэвидом меньше всего нуждаемся в таком бессердечном родственнике. Забудь, что ты видел нас. Мы найдем другой корабль, чтобы добраться до Мальты.

— Ты не очень-то приветлива, Корделия, — спокойно сказал Марк Стэнтон. — И все же я чувствую, что твой гнев вызван не моими словами. Просто твой здравый смысл — или ты называешь это совестью? — подсказывает тебе, что я прав.

— Ничего подобного! — отпарировала Корделия. — Я хочу, чтобы Дэвид был счастлив, и знаю, что это возможно при одном условии: если он будет следовать своему идеалу, если посвятит себя, как он того желает, вере.

К ее удивлению, Марк Стэнтон ответил не сразу. Он медленно прошелся по салону и остановился у портрета леди Гамильтон, написанного мадам Ле Брюн, когда она впервые посетила Неаполь. Запечатленная в позе вакханки, леди Эмма была очень красива, но при этом, несмотря на возраст и смелый наряд, в ее чертах сквозили юное простосердечие и незащищенность, которые напоминали ему Корделию.

Наблюдая за ним, девушка чувствовала свою беспомощность и полное бессилие. Кузен был так уверен в себе, так решителен и… жесток.

Марк отвернулся от портрета и подошел к ней.

— Мы уже достаточно поговорили о Дэвиде, кузина, — сказал он. — Теперь расскажи немного о себе.

— О чем бы ты хотел узнать? — спросила Корделия спокойно, словно за минуту до этого не пылала гневом.