Барбара Картленд: Во власти мечты

— Что же нам теперь делать?

Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой.

— Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами.

Первой заговорила Мэриголд:

— Работу? Но какую?

На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн:

— Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать!

Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина.

— Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе.

— Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн.

— Я имела в виду не этот дом.

— Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее.

Салли кивнула.

— Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд.

— Туда, где можно найти работу.

— Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город?

Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном.

— Она права, — рассудила Энн.

— Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно.

Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя.

Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось.

Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец.

Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков.

Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик.

Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером.

— Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.