Барбара Картленд - Невинная обманщица

— Нет, так дело не пойдет, — одернула себя девушка, глядя на портрет отца.

Портрет принадлежал кисти одного знаменитого в те годы художника, писавшего и принца Уэльского Георга еще до того, как тот стал принцем-регентом при своем безумном отце Его Величестве Георге П.

Никто и никогда не видел, чтобы покойный граф Эйвонсдейл вышел из себя, хотя, разумеется, в его жизни были и печальные, и досадные, и опасные моменты.

Все, кто хорошо его знал, ценили в нем бесконечное самообладание, позволявшее принимать правильные решения в самых отчаянных ситуациях.

Отец всегда говорил, что из любого несчастья можно найти выход, стоит только взглянуть на него трезво.

У шестого графа Эйвонсдейла был вид истинного джентльмена. Его взор был полон величественного спокойствия, неотъемлемого качества подлинного аристократа.

Дядя Манеллы, безусловно, был начисто лишен всех этих достоинств.

Еще давно, будучи ребенком, Манелла поражалась, насколько разными были родные братья, ее отец и дядя Герберт.

Манелле вспомнилось, как отцу предъявили крупный счет, по которому не смог расплатиться его злополучный младший братец.

— В каждой семье есть своя паршивая овца, но барана паршивее, чем Герберт, еще надо поискать! — с досадой сказал тогда граф.

Тем не менее он всю жизнь исправно платил за брата долги, и этот счет был не первым и, разумеется, не последним.

По сути, именно из-за безрассудной расточительности Герберта Эйвонсдейла семья его старшего брата постоянно пребывала в стесненных обстоятельствах.

Война с Наполеоном резко осложнила дела многих английских аристократов. Те, кто снимал просторные особняки, вынуждены были отказаться от подобной роскоши и завести себе жилье поскромнее.

Это сильно отразилось на доходах графа Эйвонсдейла, которыми он был в значительной части обязан именно ренте от сдачи в наем нескольких особняков.

Были и такие жильцы, которые, не думая съезжать, просто задерживали оплату, хотя покойный отец Манеллы — как было всем известно — никогда не запрашивал лишнего.

Выручали имения в сельской местности. Из-за континентальной блокады, объявленной Наполеоном, как никогда хорошо продавались сельскохозяйственные товары. Импорт полностью прекратился, и стране приходилось довольствоваться собственными ресурсами.

Однако стоило окончиться войне, как фермеров прижали. Многие банки даже закрыли им кредиты.

— Если бы отец был жив! — в который раз в отчаянии воскликнула Манелла.

Граф Эйвонсдейл скоропостижно скончался от сердечного приступа в начале прошлой осени. Титул перешел к «паршивой овце», Герберту, вечно доставлявшему семье одни огорчения.

Поскольку смерть старшего брата и наследование титула оказались для Герберта совершенной неожиданностью, а если быть совсем откровенным — нечаянной радостью, на похоронах он с трудом заставлял себя сохранять скорбный вид.

Впрочем, его можно было понять. Нельзя было исключать возможность, что его старший брат, женившись повторно, обзаведется наследником. В этом случае младшему было бы вовсе не суждено стать графом. И вдруг — такое везение!

Лишь только разъехались гости, провожавшие в последний путь покойного графа, Герберт стал оглядывать дом, выискивая, что бы поскорее продать.

К сожалению, большая часть мебели и картин, согласно установленному порядку, являлась фамильным достоянием Эйвонсдейлов, и никакой из графов, сменяющих друг друга в связи со смертью предшественника, не имел на них личного права.

Поэтому Герберту удалось поживиться лишь небольшим количеством весьма малоценных вещей.

— Зато теперь я смогу найти себе богатую невесту, — не скрывая торжества в голосе, заявил новоявленный граф Герберт своей племяннице, собираясь вернуться в столицу.

Манелла ничего не отвечала. Дядя насмешливо взглянул на нее:

— Ох, какие мы гордые! Вы и сами знаете, что ваш отец давным-давно жил бобылем. Да и я тоже. Но граф, богат он или беден, — совсем другое, нежели младший сын с туманными видами на наследование титула.

— Что ж, — отвечала Манелла, которая, без памяти от горя, не могла сосредоточиться на разговоре, — остается надеяться, что вы найдете себе жену, которая составит ваше счастье.

— Я буду счастлив с любой женой, лишь бы была побогаче, — небрежно возразил граф.

На следующий день он уехал в Лондон, прихватив с собой кое-какие наиболее ценные вещи, отобранные для продажи.

Первым ему попался под руку сервиз из севрского фарфора, которым так дорожила покойная графиня, мать Манеллы.