Ханна Хауэлл: Если он грешен

Она внимательно посмотрела на женщину в белом и проговорила:

— Мне бы хотелось помочь тебе, но я не могу это сделать прямо сейчас. Ты и сама, должно быть, это понимаешь. А вот если я освобожусь, то клянусь, что очень постараюсь помочь тебе обрести покой. Кто ты? — спросила она, хотя и знала, что от призраков часто невозможно добиться внятного и разумного ответа. — Я знаю, как ты погибла. Кровать все еще хранит эти образы, и я их видела.

«Я Фейт. И моя жизнь была украдена».

Голос был ясным и приятным, но очень печальным, и Пенелопа не вполне понимала, звучит ли этот голос у нее в голове или с ней на самом деле разговаривает призрак.

— Назови свое полное имя, Фейт.

«Меня зовут Фейт, и меня похитили, как и тебя. Моя жизнь была украдена. Моя любовь потеряна. Меня вырвали из рая и сбросили в ад. А теперь я лежу внизу, под спудом…»

— Внизу? Под чем? Где?

«Внизу. Я покрыта грехом. Но я не одна».

В следующее мгновение женщина в белом исчезла. К сожалению, Пенелопа сейчас ничем не могла помочь призраку, но общение с Фейт позволило ей хоть немного отвлечься, что в данной ситуации было очень кстати. Общение с привидением отчасти помогало бороться с действием наркотического зелья, которое насильно влили ей в глотку. А теперь она осталась наедине со своими мыслями, и эти мысли становились все более странными. Хуже того, все ее защитные преграды рушились одна за другой. И если она в ближайшее время не найдет чего-либо, за что могла бы зацепиться мыслями, то двери ее сознания широко распахнутся навстречу каждому призраку, каждому привидению, населявшему этот дом, — так что голова ее заполнится всеми их мыслями и чувствами, а для своих мыслей уже и места не останется. К тому же в этом доме наверняка происходило очень много жуткого и страшного, и Пенелопа прекрасно представляла, какая пытка ее ожидала.

Впрочем, ее ожидало и кое-что другое. Ведь она лежала привязанная к кровати и к ней вот-вот должен был явиться незнакомец, чтобы воспользоваться ее беспомощным телом для удовлетворения своих мужских потребностей. Зелье, которым опоила ее миссис Крэтчитт, очень быстро истощало силы, и она чувствовала, что не сможет воспротивиться насилию. И конечно же, она не могла отгородиться от мира духов — уже сейчас голова ее гудела от голосов тех, кого лишь очень немногие способны услышать. Было совершенно очевидно: призраки этого дома почувствовали присутствие той, которая могла бы помочь им прикоснуться к миру живых. «А может, не стоит об этом беспокоиться? — неожиданно подумала Пенелопа. — Может, даже лучше, что я сейчас…»

Внезапно дверь отворилась, и одна из уже знакомых Пенелопе компаньонок миссис Крэтчитт завела в комнату мужчину. На глазах у него была повязка, и одет он был как древний римлянин. Пенелопа уставилась на него в изумлении и едва удержалась от стона. Даже в этом наряде, даже с повязкой на глазах она без труда узнала этого человека. И теперь стало ясно: самое худшее еще впереди. Да-да, самое худшее!

— Какая нелепица, — пробормотал Эштон Радмур, когда две полураздетые девицы принялись его раздевать. — Корнелл, что все это значит? — Он нахмурился и бросил выразительный взгляд на самого юного из своих друзей, причем попытался воспроизвести тот взгляд, которым его отец, покойный виконт Радмур, мог смутить любого.

Но на Корнелла этот взгляд не произвел ни малейшего впечатления. Молодой человек ухмыльнулся в ответ и пояснил:

— Это все — часть игры, приятель. Часть того подарка, что мы для тебя приготовили.

— Я не уверен, что мне следует принимать этот подарок. Завтра мне предстоит разговор с братом Клариссы. — Эштон не собирался идти по стопам отца, чья беспутная жизнь довела семью до того бедственного состояния, в котором она сейчас находилась.

— Вот именно, — сказал Брант Маллам, лорд Филдгейт. — И мы все прекрасно знаем: как только сделаешь ей предложение, ты будешь считать себя связанным обязательствами. Можно сказать, превратишься в праведника. Поэтому считай эту ночь своим прощальным салютом в честь ушедшей бурной молодости.

Эштон в раздражении поморщился, когда одна из женщин надела на него тунику, а другая стала застегивать сандалии у него на ногах.

— Что это за игра? Почему я должен носить наряд древнего римлянина?

— Игра в языческое жертвоприношение.

— Чтоб мне провалиться! — Эштон со вздохом покачал головой. — С чего вы взяли, что мне понравится приносить кого-то в жертву?