Джоанна Линдсей - Погоня за счастьем

Но Мелисса осознала только, что Элинор сдалась тогда и сдается сейчас. Сама она не понимала хода рассуждений будущей свекрови. Но семья была для нее превыше всего, а Линкольн уже был частью семьи. Как и Элинор.

Поэтому она, не щадя ничьих чувств, упрямо заявила:

— Никогда не поздно вернуть сына. И если сейчас отступите, совершите еще худшую ошибку, так и знайте.

Мелисса вернулась домой с тяжелым сердцем, боясь, что придется то же самое сказать Линкольну. Но что она может сделать? Под ним словно земля разверзлась. То, что он считал незыблемым, рухнуло. Теперь ему придется заново все переосмыслить. Кого ему теперь винить? Судя по его последним словам, себя! Но ведь на самом деле виновата Элинор! Она могла сказать Линкольну правду, когда он еще не так ожесточился! Могла вернуться в его жизнь, вместо того чтобы позволить замкнуться, потому что он поверил, будто не нужен ей!

Линкольна в Крегоре не оказалось. Она не расстроилась, решив, что ему нужно побыть одному, чтобы все решить. Кроме того, его отсутствие дало ей возможность рассказать родителям, что случилось.

— Лихорадка? — переспросил Локлан. — Великолепно… То есть не то, что он болел, а…

— Мы поняли, что ты хотел сказать. И не стоит заикаться, — сухо посоветовала Кимберли.

Локлан ухмыльнулся, подмигнул жене и обнял дочь.

— Я знал, что он не безумец.

— Как же, — буркнула Кимберли.

— И нет причин откладывать свадьбу, — добавил он. — Как только соберутся гости, устроим праздник.

— Так это ты уговорил маму ждать целый месяц? — напустилась на него Мелисса.

— Не сердись, девочка. Я всего лишь хотел получше его узнать, только и всего.

Дядья отнеслись к рассказу племянницы немного по-другому. Сообразив, что преследовали тяжелобольного мальчика, горевшего в жару по их вине из-за жестоких и к тому же несправедливых побоев, и что, возможно, именно из-за них он отбился от рук и перестал слушаться мать, которая была принуждена отослать его… Короче говоря, дело закончилось дракой, в которой участвовали девять человек.

Хорошо еще, что они догадались выйти во двор: сестра строго-настрого наказала им ни за что не затевать потасовок в доме… разве что в крайнем случае. Нужно добавить, что Локлан пальцем не пошевелил, чтобы их разнять, только стоял со скрещенными на груди руками и наблюдал за схваткой, мучительно морщась при каждой особенно меткой оплеухе.

Кимберли тоже не была склонна вмешиваться, хотя, когда дело приняло по-настоящему серьезный оборот, все же приказала слугам опрокинуть на драчунов несколько ведер холодной воды. За ужином пятеро присутствующих могли похвастаться огромными фонарями всех цветов радуги.

Но Линкольна за столом не было. Он все еще не вернулся. Когда Мелисса забеспокоилась, Локлан послал на розыски членов клана. Линкольна они не нашли. Зато встретили гонца, который заблудился, пытаясь добраться до Крегоры после наступления темноты. Он вез письмо для Мелиссы. От Линкольна.

Мелисса прочитала его, села и расплакалась:

— Он не хочет жениться на мне!

— Черта с два! — завопила Кимберли.

— Пишет, что я заслуживаю лучшего мужа, чем он.

О, какая это мука — наблюдать, как рушатся все твои мечты и планы, и знать, что именно ты вытащил камень из основания, обрушив всю башню…

Желчь подступала к горлу, душила, не давала втянуть воздух в легкие.

Линкольн прямиком отправился в Лондон, без остановок, если не считать короткого отдыха в гостинице, когда он нацарапал записку и велел отправить Мелиссе.

Ему бы стоило провести тут ночь, успокоиться. Недаром говорят, утро вечера мудренее. Но он боялся, что близость Мелиссы подорвет его решимость и соблазнит вернуться, Его убивала сама мысль о том, что он отрекся от нее. И не потому, что она заслуживала лучшего мужа. Он написал ей не правду. Беда в том, что это он недостоин ее. Видно, ему на роду написано ранить тех, кто любит его больше всего. И если он не смог защитить мать, перед которой весь остаток жизни будет стоять на коленях, моля о прощении, то уж уберечь Мелиссу от такого ублюдка, как он, сумеет!

Теперь он воскрешал в памяти свое детство, все случаи, которые он сознательно отсек, не желая помнить, потому что именно они показывали на истинного виновника. Его. Он так сильно хотел заслужить уважение и признание братьев Макферсон, что невольно стал им подражать. Они казались совершенно свободными, не имели никаких ограничений, могли делать все, что в голову взбредет, никому не подчинялись. Но на самом деле их просто по-другому воспитывали. В ином духе. Только недавно он узнал, что Йен Макферсон мог взять в руки ремень и отходить любого из сыновей за очередную проделку. Это доказывало, что и у них была пусть и своеобразная, но дисциплина и за последствия злого озорства приходилось отвечать.