Ах да. Мартовский кот, сквернослов и безбожник.
— Кардинал тебя однажды отлучит.
— Не отлучит, пока я хожу у тебя в любимчиках.
— Тогда, конечно, никогда.
— Вот и я о том же говорю. — Лоренсо прицелился и цапнул персик.
«Он ведет себя как мальчишка, — подумал Рамиро, — хотя он старше. Он ведет себя так, чтобы я чувствовал себя… живее. Чтобы улыбался чаще. Чтобы хоть иногда забывал, где я и на каком месте стою».
Такие места, говорил иногда кардинал де Пенья, назначаются свыше. Если уж родился и оказался так высоко, что орлы боятся залетать, — терпи и делай то, что должен. Ты себе не принадлежишь, ты принадлежишь другим.
— Так, мы едем во Флоренцию. Хорошо. Прекрасные флорентийки будоражат воображение. Ты же еще там не бывал и их не видел, — продолжал Лоренсо.
— А ты бывал?
— С твоим отцом, однажды. Несколько лет назад. Помнишь?
— Нет.
— Ах да, ты тогда находился в Испании. Прекрасные каталонки…
— У тебя все женщины прекрасны.
— Да, — согласился Лоренсо, — все прекрасны. А разве нет?
— Да.
— Вот Леокадия…
— Не говори мне о Леокадии, — поморщился Рамиро.
— Она-то о тебе говорит.
— Мы поссорились.
— Опять? На сей раз из-за чего?
— Она не хочет, чтобы я ехал.
— Предчувствия? Страшные сны? Бродячая цыганка нагадала?
— Всего лишь желание обо мне позаботиться.
— Она твоя сестра, мой друг Рамиро. Конечно, она о тебе заботится.
— Конечно, — сказал Рамиро, — заботится.
Он прошел к письменному столу, снял сюртук, расстегнул жилет и сел. Перья наточены, бумаги громоздятся растрепанной кучей, и пальцы синие от чернил. Красота. Эдем.
— А я бы на твоем месте почаще заходил к Леокадии, — заметил Лоренсо, жуя персик. — И смотрелся в ее дорогие, очень дорогие зеркала. Чтобы ужаснуться и понять, что спать иногда нужно. Ты сейчас выглядишь на все сорок.
— Не преувеличивай, — нахмурился Рамиро и уставился на листок, исписанный мелким почерком в замысловатых завитушках. Вот же пишет секретарь де Моралеса! Отвратительно пишет. С ходу не разберешь. Рамиро придвинул поближе пятисвечный канделябр, капнул на руку горячим воском и зашипел.
— Я не преувеличиваю. Я тоже о тебе забочусь. Хоть ты и не мой брат.
— Иногда я об этом жалею, — буркнул Рамиро, вчитываясь в законопроект.
— Почему? — жизнерадостно вопросил Лоренсо.
— Я бы тогда с тобой в детстве дрался. И сейчас подраться бы мог. На родственных правах. А так… Негоже бить собственного начальника стражи. Это недостойно, как сказал бы мой учитель этикета.
— Все вы сочиняете, ваше высочество, как английский поэт Вильям Шекспир, — сказал образованный Лоренсо и поднялся. — Ни разу не видел, чтобы вы дрались со своим братом. Хотя вот кого следовало бы иногда поколотить, так это его высочество Марко Хулиана Умберто. Может, тогда бы он поумнел.
— Ну-ну, — хмыкнул Рамиро и вымарал особо революционную строчку.
— Я пошел, — объявил Лоренсо. — Время проверки караулов. Скажу, чтобы принесли ужин через четверть часа. И чтобы не уходили, пока ты его не съешь.
— Ступай.
— Ваше высочество. — Он словно сдернул с лица улыбку, поправил пистолеты на поясе, резко и коротко поклонился и вышел — совсем не такой, каким был минуту назад.
Обманщик. Притворщик. Любитель почестей и наград.
Пока он стоит за твоей спиной, можно не бояться удара в спину.
Рамиро бросил перо и потер ладонями ноющую поясницу. Он просидел над бумагами целый день, не помнил, чтобы завтракал и обедал, и сомневался, что почувствует вкус ужина. Лоренсо, конечно, прав: хорошо бы размяться, но в фехтовальный зал идти поздно, верхом выезжать — тоже. Ночью выезжать одному небезопасно; хотя Маравийоса относительно тихий город, на неприятности можно нарваться где угодно, даже в этом земном раю. Придется брать с собой большую охрану, а это церемонии, это переполох, это очередная ссора с Леокадией, которая в последнее время что-то излишне внимательна к брату. Впрочем, она за него волнуется, и не зря. Времена сейчас не очень спокойные, а отец…
Рамиро не хотел думать об отце.
Чтобы занять свои мысли другим, он встал, отложив мелко исписанный листок, и снова прошелся туда-сюда; сапоги мягко ступали по широченному ковру, привезенному то ли из Турции, то ли из Ирана, то ли и вовсе из Армении — Рамиро таких мелочей никогда не помнил и зачастую не замечал. Ему было все равно, какого цвета обивка на креслах в королевской столовой, и что изображено на панно в отцовских покоях, и что на нем самом надето — о последнем заботился камердинер, и вроде пока все шло нормально. Такие вещи занимали женщин, вот королеву Дориту, например, и сводную сестру Рамиро Леокадию. Они-то и придавали королевскому дворцу то, что называлось емким словом «лоск». Проще говоря, нужно было, чтобы все кругом блистало, искрилось богатством и переливалось благополучием.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу