Эмилия Остен: Пока корабль плывет

Лондон, 1812 год

Тяжелые занавески даже не колыхались от сквозняков - слишком много на них налипло пыли и воспоминаний. Сколько Александр себя помнил, отец не позволял как следует убираться в кабинете. Сидел там ночами, жег свечи, что-то читал, что-то писал. Слуги заходили в кабинет главы семьи робко и пугливо, торопливо елозили тряпками по каминной полке, клочкам паркета, видневшимся из-под турецких ковров, и слегка - по корешкам книг. Если в процессе уборки появлялся отец, крик поднимался невероятный. Так что до занавесок никто не добирался толком, почитай, лет тридцать. А то и больше. Они, кажется, всегда тут висели: бархатные, пурпурно-серые, пристанище моли и паучков.

Александр чуть-чуть отвел край занавески и выглянул в окно. Был ранний вечер, синие сумерки рассеивал свет только что зажженных фонарей. Под окнами проехал экипаж, лошади звонко цокали копытами, мотали головами. Пробежала девушка с корзинкой в руках, важно прошествовал никуда уже не торопящийся мальчишка-рассыльный. Наверняка негоднику попадет в лавке… Слабый ветерок погладил щеку Александра, и тот невольно улыбнулся. Нужно как-то перетерпеть встречу с отцом, а потом вернуться домой. Там хорошо. Там огонь пляшет в камине, там уютное кресло, и там Вероника, напевая, укачивает ребенка.

- Ты посмел явиться? - раздался за спиной холодный голос.

Александр отпустил занавеску и медленно обернулся. Отец вошел в сопровождении двух слуг, несущих подсвечники. В комнате сразу стало светлее.

- Это и мой дом тоже, - напомнил Александр, стараясь сдерживаться. Отец хмыкнул, жестом отослал слуг, прошел к столу и уселся в кресло. Принялся шуршать бумагами, не обращая внимания на сына. Это было оскорблением, намеренным, расчетливым. - Я приехал поговорить с вами о важном деле.

- Все дела мы уже обсудили, - заявил отец, не поднимая головы от бумаг. - Мое решение остается неизменным.

- Не обсудили.

Он поднял голову и усмехнулся:

- Вот как?

Александр с вызовом смотрел в его прозрачные, похожие на ледяную воду глаза. У него самого радужки были карие - материнская кровь оказалась сильнее. Это и к лучшему, думал Александр иногда по утрам, стоя перед зеркалом.

- Да. Мы обсудили мое положение. Положение моей жены. Но еще не говорили о моем сыне.

Отец откинулся на спинку кресла и принялся вертеть в пальцах перо, не замечая, что оставляет на ногтях чернильные пятна.

- Что-то изменилось? У тебя есть достойный наследник?

- У меня есть сын. Ваш внук. И вам об этом прекрасно известно.

- И чего ты желаешь? Говори.

- Я желаю, чтобы вы признали его. Дали ему наше имя, имя рода. Сделали его наследником, каковым сейчас являюсь и я. Это ваша обязанность как графа.

- Ты! - голос отца был полон бешенства. - Ты смеешь мне указывать, как поступить в этом случае? Ты предал меня!

- Любовь - не предательство, - возразил Александр. Он держался из последних сил. Видит бог, как тяжело ему это терпеть. Но он должен. Ради сына.

- Любовь! - презрительно выплюнул отец. - Что ты знаешь о любви, мальчишка! Я любил твою мать, хотя она крутила хвостом перед всеми знатными мужчинами! Простое кокетство, говорила она, это у меня в крови. И ты пошел в нее. Посмотрите-ка, самостоятельный! Ни на что у меня позволения не спрашивает, а потом приходит и просит меня совершить… святотатство!

Отец встал и отшвырнул перо.

- Я ждал, что ты ко мне придешь. Ждал, что попросишь этого. Долго готовился? Желаешь на колени встать?

Александр почувствовал, как к горлу подкатывает волна ярости, и так сцепил пальцы за спиной, что они хрустнули.

- Я пришел просить вас. Но валяться в ногах не намерен.

- А почему нет? - издевательски протянул отец. - Тебя же волнует судьба ублюдка.

- Мой сын, - выдохнул Александр, - не ублюдок.

- Он и есть, - бросил отец, кривя губы. - Церковь сочла возможным одобрить твой брак, но я не нахожу. Для меня его нет. Не существует. Но… Ты мой сын, мой наследник, вне зависимости от моего желания.

- Вот как? - переспросил Александр. - Вы хотели бы это изменить?

- Глядя, как ты ведешь себя сейчас, - о да, хотел бы. Не такого сына я воспитывал. Мне казалось, что я вложил в твою голову понятие о фамильной чести. Но, увы, порченая кровь взяла свое. Однако у тебя есть шанс одуматься. И ты знаешь, как следует поступить.

- Да, - сказал Александр, сдерживая ярость, - я знаю.

Отец, видимо, принял его спокойный тон за знак согласия.