— Я здесь для того, чтобы научиться благочестию и смирению, и это, Джекоб, часть моего обучения. Если тебе не нравится видеть меня на коленях, лучше тебе немедленно удалиться.
Терпение его кончилось; склонившись, он схватил ее и рывком поставил на ноги, мрачно пробормотав сквозь зубы:
— Запакуй, что тебе надо взять с собой, Тори, или брось здесь. В любом случае, мы уезжаем… вместе! Ты нужна дома!
Вырвавшись из его рук, она уставилась на него уже неприкрыто свирепым взглядом и прошипела:
— Ты мне не хозяин, Джекоб!
— Это еще посмотрим, — вежливым тоном воз разил он. — А теперь быстро решай, пойдешь ли послушно сама или мне вынести тебя отсюда на плече?
— Ты не посмеешь.
— Неужели? — Мгновенным, как укус змеи, движением он схватил ее и, перекинув головой вперед через свое широкое плечо, быстро двинулся вниз по лестнице. — Ты нужна своей матери. Она зовет тебя.
— Я тебе не верю, — проговорила она, задыхаясь от тряски. На каждом шагу плечо его вдавливалось ей в ребра. Голова кружилась, и она за крыла глаза. — Мама меня понимает. Не то что ты. Она приняла мой выбор. Почему, спустя столько времени, она меня позвала обратно?
Проталкиваясь через море черных ряс, он ответил:
— Она больна, Тори. Очень больна. Тори потрясение смолкла.
— Джекоб, — наконец произнесла она испуганным голоском. — Пожалуйста, поставь меня на землю.
Он сразу же поставил ее, повернул лицом к себе и сумрачно посмотрел ей в лицо. Большие зеленые глаза вглядывались в него, безмолвно вопрошая о том, что она не решалась произнести вслух.
Его руки продолжали лежать на ее плечах, уже не удерживая, а предлагая поддержку, когда он тихо проговорил:
— Возможно, она умирает, Тори. Поверь, мне не хотелось так сообщать это тебе. Лучше бы, конечно, каким-то другим, не таким грубым способом…
— О святые небеса! — Теперь она сама приникла к нему. — Что случилось?
— Был пожар. Кармен обгорела, и доктор очень обеспокоен состоянием ее легких. Она надышалась горячего дыма.
Тори крепко зажмурилась, как бы отгораживаясь от его слов. Слезы сочились из-под сомкнутых век и струились по лицу. Жалобные всхлипывания вылетали из ее горла. Притянув к себе, Джейк обнял ее, дрожащую, обоим теперь было все равно, что на них смотрит целая толпа сестер, впрочем, многие из них открыто разделяли ее горе.
— Поплачь, ангельское личико, — ласково утешал он, невольно вспомнив, как любил называть ее раньше. — Выплачься.
Одна за другой, тихо и незаметно сестры удалились прочь, пока не осталась свидетельницей их печали только мать-настоятельница. Наконец, когда Тори немного успокоилась, Джейк с трудом произнес:
— Это еще не все, Тори.
Она кивнула, лицо ее еще пряталось у него на груди.
— Говори, — попросила она и напряглась, прижавшись к нему.
— Отец умер. Погиб в огне.
— О Боже, Джекоб! — разрыдалась она. — Как мне жаль, как же мне жаль!
— Мне тоже, дорогая, — тихо признался он. — Больше, чем я мог предположить.
— Ты любил его, — еле выговорила она. — Как бы вы ни воевали друг с другом, я знала, что ты его любишь, так же крепко, как и я. И он любил тебя, хочешь верь, хочешь нет.
— Да, думаю, любил по-своему, — грустно заключил Джейк.
Прошло еще несколько минут, прежде чем они заметили, что в стороне тихо стоит в ожидании мать-настоятельница. Притянув заплаканную девушку в свои объятия, она стала утешать ее и сочувствовать. Затем со смиренным вздохом спросила:
— Полагаю, вы сейчас уедете, сестра Эсперанса?
Тори кивнула.
— Да, — матушка. Я очень сожалею, но мне надо поехать домой.
Ласково улыбнувшись юной послушнице, женщина сказала:
— Возвращайся к нам, сестричка. Наша любовь пребудет с тобой, пока ты не вернешься в эту обитель.
Тори была потрясена, узнав, что пожар произошел больше недели назад и что сестры-монахини скрыли от нее это известие. Но еще больше потряс ее вид любимой матери, которую она увидела в первый раз за два года. Со слезами на глазах смотрела она на бледное, измученное страданиями лицо, обрамленное прядями седых волос. Неужели это ее мать, прежде всегда такая цветущая, энергичная и жизнерадостная? Когда поседели ее красивые черные волосы? Только ли боль покрыла морщинами ее лицо, или это уже годы наложили свою печать на любимые черты?
— Ох, мама! — вздохнула она. При звуке дочернего голоса Кармен зашевелилась и пробормотала: «Тори», — но не проснулась. Едва не рыдая, Тори подвинула стул поближе к постели.
Читать дальше