Барбара Картленд: Сложности любви

— Спасибо… Спасибо вам! — от души сказала Алексия. — Я вам так признательна… за ваши доброту и участие.

— Надеюсь, что у вас все получится и сложится так, как вам того хочется, — вежливо ответил маркиз. — Я уверен, ваша сестра завоюет этот город.

— А ведь вы сначала решили, что я все сильно приукрашиваю, — улыбнулась Алексия, — хотя я ни капельки не выдумала. Верно?

— Все так, — отозвался маркиз, — впрочем, я считаю, что семья может по праву гордиться обеими сестрами Минтон.

Румянец смущения залил щеки Алексии, а глаза просияли от неожиданного комплимента. Потом с милой улыбкой она произнесла:

— Спасибо, что и меня не забыли… Но главное, чтобы Летти…

Она сделала реверанс и направилась следом за мистером Дадждейлом и сестрой, которые были уже у двери. Алексия догнала их и обернулась. Словно солнечные зайчики засверкали в ее глазах, когда она еще раз повторила:

— Спасибо вам… большое, огромное!.. И дверь закрылась за ними.

Маркиз застал принца чрезвычайно взволнованным.

— Как хорошо, что вы пришли, Хилтон! Мне надо решить довольно сложную проблему, и я хотел бы знать ваше мнение. А может, вы мне что-нибудь и посоветуете.

Сердце у Осминтона упало. Все понятно, эта «сложная проблема» наверняка связана с тем приемом, который принц намеревался дать в Карлтон-Хаусе сразу же после официальной церемонии назначения его регентом.

Врачи его отца до сих пор продолжали намекать, что разум еще может вернуться к его величеству, поэтому не время праздновать приход к власти принца-регента. Уже дважды принц назначал дату торжества, а потом все отменял, получив сообщения из Виндзорского дворца.

— Что же мне делать, Хилтон? — Он с отчаянием смотрел на пачку приглашений, которую держал в руках.

— Я уже говорила его королевскому высочеству, — вступила в разговор леди Хартфорд, — третий раз, несомненно, будет удачным, и если он сейчас определит дату, то мы наконец сможем достойно отпраздновать событие, и все будет хорошо.

Маркиз взглянул на леди Хартфорд и еще раз подумал, что за ее весьма незаурядной внешностью кроется крайне скудный ум. Очень богатая, прекрасно одетая, хорошо сложенная, статная, величественная женщина, к тому же красивая, она была на несколько лет старше принца. И он влюбился в нее без памяти, несмотря на разницу в возрасте.

Правда, Осминтон знал, что регент с самых юных лет и до сих пор предпочитал быть с женщинами гораздо старше его самого и подчиняться им. Однако какова бы ни была причина подобного пристрастия, не приходилось сомневаться, что принц без ума от леди Хартфорд, он буквально ослеплен ею. И он не раз говорил маркизу, что стал самым счастливым человеком в мире, когда эта женщина вошла в его жизнь. Маркиз знал, что принц бывал у нее каждое утро, если она находилась в Лондоне, а когда она уезжала, то писал ей каждый день письма.

Придворные без устали обсуждали этот альянс. Один из них заявил как-то, что леди Хартфорд кажется ему непривлекательной и неприятной, да и просто противной особой.

— Господь милосердный, да у нее внукам уже почти четырнадцать лет! Она ведь давным-давно бабка! — злобно воскликнул другой.

Но маркиз подозревал, что главной причиной всевозрастающего влияния леди Хартфорд на принца была ее непокоренная добродетель. Не многие верили в это. Особенно злобствовали газетчики и карикатуристы, в их произведениях не было ни одного правдивого слова, сплошная клевета. Сам же Осминтон был убежден, во-первых, основываясь на рассказах принца, а во-вторых, исходя из своих собственных наблюдений, что леди Хартфорд хотя и принимала пылкие ухаживания регента, вовсе не собиралась становиться его любовницей. И ей было трудно удержать принца от вспышек эмоций и чувств, которые обычно заканчивались внезапными и сильными приступами болезни. Эти приступы сопровождали его всю жизнь, и все, кто помнил его прежнюю привязанность к миссис Фитцгерберт, прекрасно знали и симптомы болезни. Обычно у него начинался жар, пульс учащался, его охватывало жуткое волнение, начинались судороги, а потом все переходило в тяжелое воспаление легких. Он был достаточно умен, чтобы понять: все его болезни происходили от болезни духа.

— Черт побери, Хилтон, — сказал однажды принц, — у меня столько причин для раздражения и огорчения, что мои постоянные болезни вовсе не удивительны. Это все слишком серьезно.

Чем старше он становился, тем больше у него появлялось причин для раздражения и огорчения. Поэтому маркиз предпочел принять сторону леди Хартфорд, нежели предоставить принцу, которого тревожила и пугала подобная перспектива, самому обдумывать дату предстоящего торжества.