Барбара Картленд - Вальс сердец

— Нет, нет, что вы! Как он может так думать, ведь музыка Штрауса так прекрасна!

— И романтична, особенно для нас с вами, — тихо сказал Миклош.

Гизела тихонько рассмеялась:

— Всегда находятся люди, которым не по душе все новое или модное. В Париже еще до войны танцевали вальсы Штрауса.

— Вы слишком молоды, чтобы танцевать в Париже.

— Да, конечно, но сейчас я уже достаточно взрослая, — задумчиво произнесла Гизела. — Мама часто рассказывала мне о балах. А когда папа давал концерты, она брала меня с собой в театр. Я даже видела императора и императрицу. Тогда они казались мне принцем и принцессой из сказки.

— Я рад, что вы были недостаточно взрослой, чтобы танцевать в Париже, — быстро заметил Миклош.

— Почему? — с невинным видом спросила Гизела.

— Потому что теперь вы достаточно взрослая, чтобы вальсировать со мной в Вене, — ответил он.

Она не сразу осознала смысл его слов, а когда осознала, ощутила необыкновенный восторг.

— Но… папа никогда не позволит… это невозможно, — с сожалением произнесла она.

— Мы обсудим это позже, — сказал Миклош. — Сегодня вечером я хотел бы побеседовать с вами в каком-нибудь тихом месте, где нас никто не увидит.

— Я не могу… так поступать…

— Прошу вас, — умоляюще сказал Миклош, — пожалуйста, вспомните, ведь я помог вам однажды. Быть может, я еще смогу оказать вам услугу. И я вернулся в Вену за сотню миль лишь затем, чтобы видеть вас.

— Я уверена, что у вас были другие причины, — обороняясь, сказала Гизела.

— Нет, только вы, — нежно ответил он. Гизела старалась убедить себя в том, что не имеет права поступить столь же опрометчиво, как тогда, в лесу, потому что это расстроит отца.

Но когда слова отказа уже были готовы сорваться с ее губ, она взглянула Миклошу в глаза и позабыла обо всем на свете. В это мгновение она была способна думать только о том, как ее тянет к этому человеку.

Он не был похож ни на одного знакомого ей мужчину.

Его темные волосы, гладко зачесанные назад, оставляли открытым высокий чистый лоб, а черты лица были четкими и очень строго очерченными. Темные глаза светились глубоким светом, взгляд их был властным и в то же время предельно открытым и честным.

Гизела не сомневалась, что испугалась бы подобного предложения, будь оно сделано кем-то другим, а не Миклошем Толди.

Она помнила, как доверчиво шла за ним по темному Венскому лесу, и чувствовала, что и сейчас может полностью ему доверять.

— Вы придете?

Гизела почти не слышала его. Ей казалось, что слова превращаются в волшебный поцелуй на ее губах.

— Вы были так добры… что очень трудно ответить «нет».

— Не надо искать оправданий, — сказал Миклош. — Истинная причина в том, что вы так же сильно, как и я, хотите увидеться со мной, Гизела.

С этими словами он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. Прикосновение его губ было уверенным и одновременно нежным.

Под заключительные аккорды скрипичной сонаты Шуберта Миклош быстро покинул ложу.

Возвращаясь в отель после репетиции, Гизела думала только о том, что ей предстоит вечером.

В отель «Захер» они переехали днем, в перерыве между репетициями. Пол Феррарис прилег отдохнуть и заснул, а Гизела прежде всего позаботилась о том, чтобы он поплотнее пообедал, перед тем как вернуться в театр. Она переговорила с метрдотелем, и тот уверил ее, что такого известного артиста, как Пол Феррарис, обслужат наилучшим образом.

Поднимаясь к себе в номер, Гизела думала, что этот отель все же чересчур фешенебельный. Сказать по правде, она была несколько шокирована, когда отец сообщил ей, что они остановятся именно здесь.

— Неужели это необходимо, папа?

— Из всех венских отелей я предпочитаю «Захер», — твердо ответил он.

Гизела не хотела портить ему настроение предложением остановиться в каком-нибудь недорогом пансионе.

Отель, который находился как раз напротив Дома оперы, произвел на Гизелу сильное впечатление своими objects d'arts: великолепными полотнами, скульптурами и барельефами. Он скорее напоминал частные апартаменты, нежели гостиницу.

Когда они приехали, их встретили с утонченной вежливостью, которая, как успела заметить Гизела, была неотъемлемой чертой всех жителей Вены.

Ни в одной стране Гизела не встречала такой изысканности в манерах не только у аристократов, но и у людей более низких сословий.

Портье, получив небольшие чаевые, благодарил ее: «Целую ваши ручки». Извозчик, который вез их с отцом в театр, сказал Гизеле: «Кланяюсь прелестной даме в ножки, которые столь грациозны».