— Темная, что за сенями с другой стороны. Та самая, в которую ты боишься ходить, — улыбнулся Алексей.
— Да уж, там очень страшно, — поежилась Катенька. — А разве ты не чувствуешь, как скверно там находиться?
— Нет. По правде говоря, я там и не был.
— А вот я заходила, и мне все казалось, что на меня кто-то смотрит.
— Какой вздор, — рассмеялся Алексей. — Там же нет никого. Кто там может на тебя смотреть?
— Не знаю. Но чувство у меня такое… такое дурное… Я не люблю бывать там, — тихо прибавила она. — А однажды, помнишь, когда ты ночевал в поле, а я была одна, я зачем-то спустилась вниз, и мне показалось, что на той части дома кто-то ходит. Я совершенно определенно услышала шаги.
— Это, должно быть, кто-то их дворовых, — предположил Алексей.
— Я тоже так подумала! — Катерина разволновалась и, отодвинувшись от мужа в сторону, быстро продолжила: — Я позвала Аграфену…
— Ну уж при Аграфене-то ничего не страшно, — примолвил он, вспоминая объемную фигуру этой строгой хозяйки над всею девичьей и верной прислужницы сначала его матери, а теперь вот и жены.
— Да ты не смейся, — нахмурилась Катенька.
— Я вовсе не смеюсь! — уверил ее муж, хотя, конечно, он принимал все рассказы жены только за плод ее разыгравшегося воображения.
— Так вот, я позвала Аграфену и спросила у нее, кто бы мог там ходить. Она сама сильно удивилась и позвала истопника Семена. Они вдвоем пошли на ту половину, я велела взять им с собою свечей побольше, а сама осталась ждать в гостиной.
— И что?
— Ничего. Они никого там не нашли.
— Значит, там и не было никого, — резонно заметил Алексей.
— Но шаги! Шаги я слышала точно! И Аграфена их слышала, пока они с Семеном ходили там. И она ужасно испугалась, и Семен тоже испугался. А когда вернулись, на них лица не было! — воскликнула Катенька.
— Не сердись, мой друг, но это вздор.
— Нет, не вздор!
— Ты просто устала, тебе помстилось что-то… Я сам виноват: тебя нельзя оставлять тут в одиночестве, даже на сутки. Ну а Аграфена, хотя женщина и неглупая, и никогда я за ней ничего такого не замечал, все же крестьянка. А крестьянские суеверния воображение широко известны. Она навыдумывала бог весть что, стала себя пугать и тебя заодно.
— Это уже я, скорее, стала ее пугать, — пробормотала Катенька.
— Ну, друг мой, не огорчайся. Больше я ни одной ночи вне дома не проведу, — Алексей зарылся лицом в волосы жены. — Я ту ночь места себе не находил, признаюсь. О тебе скучал.
Катерина обернулась к мужу и обняла его.
— Как я люблю тебя, — прошептал он. — С первой нашей встречи люблю…
— А как такое получилось, что ты сразу меня полюбил? — вдруг спросила она.
— Не знаю, — Алексей пожал плечами. — А ты? Ты никогда не говорила, что любишь меня, — внезапно прибавил он.
Катерина улыбнулась и, чтобы не отвечать, нежно поцеловала мужа. Она и сама не знала, для чего ей потребовалось не отвечать. Почему не смогла она теперь сказать, что тоже его любит. Быть может, оттого, что она до сих пор не понимала: любит она или нет… Но Алексею вовсе не нужно было ее ответа — он счел ее поцелуй желаннее всяких слов в мире, и некоторое время они молчали, занятые совершенно другим делом.
Потом Катенька не без усилия отодвинулась от Алексея и спросила:
— А что было дальше?
— О чем ты? — муж не сразу понял, про что она спрашивает.
— Про дом, — улыбнулась Катерина.
— А-а… — протянул он. — Ну, году этак в 1775-м, была построена новая часть дома, в которой мы теперь живем, — говорить ему вовсе не хотелось, ему хотелось целовать свою любимую жену, и он было решился продолжить это сладостное занятие и прекратить все расспросы.
Но Катерина ему этого не позволила. Она решила добиться ответа во что бы то ни стало! Шаги на темной стороне дома и тягостное ощущение, которое она испытала, бывая там, нежелание прислуги без надобности ходить на ту половину, — все требовало объяснения. Поэтому она продолжила:
— А после того?
— А после… — Алексей призадумался, — после жили мои родители, я, но ничего не менялось в доме. И это заметно, ведь он совсем не похож на те дома, что строят нынче.
— А что случилось с тем Долентовским, который построил этот дом?
— Что случилось? Ну-у… — по правде говоря, Алексей весьма смутно помнил эту историю. — Кажется, у батюшки где-то сохранились об этом записи. Точно я не помню, но Григорий Долентовский умер довольно рано. Ему было тридцать лет с небольшим.
— А его жена?
— Жена?
Читать дальше