Татьяна Романова - Кассандра

Яркая красота высокой изящной брюнетки с большими черными глазами и роскошными длинными волосами так поразила флегматичного Иоганна, происходившего из почтенной семьи обрусевших докторов-немцев, что он тут же женился на девушке. Муж преданно любил свою красавицу Саломею. Она же, родив сына Серафима, успокоилась, почувствовав себя хозяйкой в доме. Но потом быстро поняла, что муж-доктор, хотя и был профессором в университете и, к тому же, имел обширную практику, все-таки не мог обеспечить тот образ жизни, о котором она мечтала, лежа на жестком топчане в каморке под лестницей в доме своего опекуна. Сделанное открытие потрясло Саломею. У нее был только один шанс — и она потратила его впустую. Женщина уже не вспоминала о полуголодном существовании под лестницей, об обносках, которые доставались ей после того, как их поносят несколько ее троюродных сестер; теперь ей казалось, что умный и добрый доктор, которого вся Москва превозносила как самого лучшего специалиста по легочным болезням, обманул ее.

— Ты украл мою жизнь! — кричала она в лицо мужу. — Что ты можешь мне дать? Я — княжна, а ты — ничтожество.

Саломея превращала жизнь Иоганна в ад, вымещая на нем раздражение от нереализованных амбиций, и опомнилась только тогда, когда умирающего мужа привезли в их большую богатую квартиру в центре Москвы. Бедный Иоганн так спешил вернуться к своей ненаглядной Саломее с вызова в богатое подмосковное имение, что неустанно погонял лошадь, запряженную в легкую двуколку. На повороте дороги колесо попало в глубокую выбоину, коляска опрокинулась, и бедный доктор разбил голову о камни. Не приходя в сознание, он скончался на глазах притихшей жены, оставив после себя достаточно средств для достойного существования семьи в течение тридцати лет. Но Саломея рассудила иначе. Получив доступ к деньгам, она потратила их на наряды и драгоценности, щедрыми подарками купила себе дружбу высокородных, но обедневших дам и, получив с их помощью приглашения на балы и приемы в высшем свете Москвы, озаботилась поисками достойного мужа.

Овдовевший граф Печерский показался ей подходящей кандидатурой, две недели она соблазняла стареющего Аполлона, уводя его из зала и уединяясь с ним в темных уголках коридоров. Когда граф привык к опасной, возбуждающей игре, Саломея, пообещав своим «подругам» щедрые подарки, устроила разоблачительную сцену и получила мужа. Но Петр Гаврилович не долго расстраивался: сразу после венчания он отправил свою третью жену в имение в Ярославской губернии, велев той заниматься воспитанием детей — маленького графа Миши и ее собственного сына Серафима.

Взбешенная Саломея потребовала от мужа обеспечить ей «достойный образ жизни», но он равнодушно сообщил новой графине, что самая достойная жизнь для замужней женщины — ведение хозяйства в доме и воспитание детей. С тех пор Саломея безвыездно жила в деревне, вымещая свое раздражение на Серафиме и его ровеснике Михаиле. Властный и жесткий характер мачехи не смягчился даже тогда, когда она через год родила еще одного сына, Ивана, или Вано, как она его называла. Михаилу даже стало казаться, что они с Серафимом раздражают женщину только тем, что живут на этом свете. Зато оба мальчика сплотились против общей беды, и даже подружились.

Десять лет спустя все стало еще хуже. Саломея, обожавшая своего младшего сына, очень похожего на нее лицом и характером, постоянно ставила Вано в пример старшим мальчикам, восхищаясь его властными манерами по отношению к учителям и слугам. Она считала это проявлением сильного характера, а старшего сына и пасынка называла «размазнями», ни к чему не годными в жизни. Она изводила Серафима и Михаила, высмеивая и критикуя их поступки, отравляя им жизнь, как когда-то поступала со своим первым мужем. Оба юноши вздохнули с облегчением, когда граф Петр Гаврилович, в очередной раз вынырнув из водоворота удовольствий, вспомнил об образовании сына и определил его, а вместе с ним, из жалости, и пасынка, в московскую частную школу, а два года спустя в университет.

В Москве он не захотел селить мальчиков вместе с собой, не желая, чтобы они увидели слишком много лишнего, поэтому Михаил жил в доме кузена матери, статского советника Вольского, а Серафима забрал к себе его родственник по отцу, тоже врач, Франц Шмитц. Только в дружной семье дяди молодой граф понял, с какой теплотой родные люди могут относиться друг к другу. В Москве он начал оттаивать, научился смеяться и шутить, с нежностью и любовью оберегал трех своих кузин и добрую тетушку. Дядю он просто обожал и помогал тому во всех его делах, став преданным другом и помощником Вольского.