Жюльетта Бенцони - Катрин. Книга третья

— Я никому не позволю посягать на ее память!

Жиль де Рэ, возможно, и не смолчал бы, но тут дверь с треском распахнулась под ударом ноги. В комнату вихрем ворвалась Сара в съехавшем набок чепце, опередив на какое-то мгновение бегущего следом солдата. Смеясь и плача от радости, цыганка бросилась в объятия Катрин.

— Малышка моя… деточка! Неужели это ты? Неужели это правда? Ты вернулась…

Черные глаза Сары сверкали, как звезды, а по щекам текли крупные слезы. Она нянчила Катрин девочкой и теперь никак не могла успокоиться, то прижимая свою любимицу, с риском задушить, к пухлой груди, то покрывая ее лицо поцелуями и останавливаясь только, чтобы еще раз взглянуть на нее и убедиться, что это действительно она. Катрин плакала вместе с ней, обе женщины говорили наперебой, так что разобрать было ничего нельзя. Во всяком случае, Ла Гиру это надоело очень быстро, и от его громового рыка, казалось, задрожали стены.

— Хватит обниматься! Успеете еще! Возвращайтесь в монастырь со своей служанкой, госпожа Катрин. А мне надо еще кое-что сделать.

Катрин тут же вырвалась из объятий Сары, и в глазах ее появилась надежда.

— Вы пойдете искать Арно?

— Разумеется. Рассказывайте, как найти эту ферму, около которой вы остановились… и молите Бога, чтобы я что-нибудь нашел. Если я ничего не найду, тогда придется молить Бога за тех, кто попадется мне под руку!

Катрин как могла объяснила, где находится ферма, стараясь не упустить ни малейшей детали и облегчить капитану поиски. Выслушав ее, тот бросил короткое «благодарю», взял шлем и водрузил его на голову одним ударом кулака, затем натянул железные перчатки и двинулся во двор, ступая так легко, словно его тяжелое вооружение было сделано из шелка, однако производя шуму не меньше, чем перезвон всех колоколов собора. Катрин услышала его зычный крик:

— По коням, молодцы!

Трубач подал сигнал, и через несколько мгновений отряд всадников рысью тронулся к городским воротам. Комната заполнилась грохотом от стука копыт.

Когда все смолкло. Жиль де Рэ, стоявший до того совершенно неподвижно, приблизился к Катрин и вновь глубоко поклонился.

— Позвольте проводить вас в монастырь, прекрасная.

Не глядя на него, она отрицательно покачала головой и оперлась на руку Сары.

— Благодарю вас, мессир, но пусть меня проводит одна Сара. Нам о многом нужно поговорить.

Настал вечер, а Ла Гир все еще не возвращался. Снедаемая тревогой, Катрин весь день простояла на самой высокой колокольне монастыря бернардинок, напряженно всматриваясь, не поднимется ли вдали пыль под копытами конного отряда.

— Сегодня они не вернутся, — сказала Сара, когда до них донесся скрежет запираемых на ночь ворот. — А ты бы лучше легла. На тебе лица нет…

Молодая женщина посмотрела на нее невидящим взглядом, который резанул по сердцу верную служанку.

— Все равно я не смогу заснуть. Для чего же ложиться?

— Для чего? — ворчливо переспросила Сара. — Да чтобы отдохнуть хоть немного! Говорю тебе, иди приляг! Ты же знаешь, что, если монсеньор Ла Гир вернется ночью, он прикажет трубить в рог, чтобы ему открыли ворота. И за тобой он пошлет сразу же. Да и сама я не лягу, буду их ждать. Прошу тебя, поспи хоть немного, доставь мне удовольствие…

Чтобы не расстраивать Сару, Катрин, бросив последний взгляд на разоренную войной округу, чьи раны исчезли под черным покрывалом ночи, позволила увести себя в келью — ту самую, которую оставила, чтобы ринуться в безумное руанское предприятие.

Сара раздела ее, уложила, как ребенка, укрыла, подоткнув со всех сторон одеяло, а затем тщательно сложила одежду Катрин, нацепив белый полотняный чепец на подставку в виде деревянной головы.

— Сеньор де Рэ заходил осведомиться о твоем здоровье, — сказала она ворчливым тоном, — мать Мари-Беатрис предупредила меня, и я объявила ему, что ты уже спишь. Святая аббатиса лгать не может, зато я вполне могу… уж очень мне не по душе этот человек!

— Ты хорошо сделала…

Сара благоговейно прикоснулась губами ко лбу своей воспитанницы и удалилась на цыпочках, тщательно прикрыв за собой дверь. Катрин осталась одна в узкой комнатушке, на стенах которой плясали блики от неверного пламени свечи. Казалось, все ее существо обратилось в слух: она старалась разобрать, не слышится ли в безмолвии ночи стук копыт или звук рога. Но мало-помалу природа брала свое. Измученная долгим бдением, Катрин заснула под утро, когда монашенки уже поднимались со своих жестких постелей, готовясь отправиться к заутрене.