Жюльетта Бенцони - Время любить

Арно в знак согласия кивнул головой. В Марселе, владении королевы Иоланды, графини Прованской, он действительно будет почти дома, и по его улыбке Катрин догадалась о том, какая радость охватила его при этой мысли. После того, как он думал, что навсегда потерял родную землю, он вот-вот должен вновь обрести ее, прежнюю жизнь, в которой было братство по оружию, сражения, ибо Катрин сомневалась, что он захочет довольствоваться мирной жизнью в замке Монсальви, который монахи восстанавливали.

— Можем мы выехать этой же ночью?

— Зачем так спешить? Абдаллах окажет тебе братское гостеприимство, что я и сам намерен был бы-сделать, если мог увезти тебя с собой в Магриб. Ты бы сохранил лучше воспоминания о мусульманах.

— Благодарю тебя. Будь уверен, что я сохраню хорошее поминание если не обо всех мусульманах, так, по крайней о тебе, Мансур. Встреча с тобой — благословение Божье, и я ему за это благодарен! Но у нас на руках раненый… — . Он умирает. Вам же врач сказал.

— Не знаю. Между тем он может выжить!

Катрин обдало облаком нежности. Эта чуткость Арно отношении к скромному Готье взволновала ее до глубины души. Нормандец умирал, конечно, но Монсальви отказывался оставлять его тело на чужбине, у неверных. Она подняла на своего супруга взгляд, полный благодарности. Мансур, помолчав немного, медленно ответил:

— Он не доживет до того времени, когда вы увидите родные берега! Однако я понимаю тебя, брат мой! Сделаем так, как ты хочешь. Этой же ночью мой корабль поднимет паруса… Теперь пойдем.

Он опять сел на лошадь. Катрин вернулась в носилки, где к Готье на какой-то момент вернулось сознание. Его дыхание становилось час от часу все более затрудненным и свистящим, огромное тело, казалось, уменьшалось, а лицо трагическим образом изменялось, уже тронутое тенью смерти. Но он повернул к Катрин осознанный взгляд, и она ему улыбнулась.

— Смотри, — произнесла она мягко, отведя занавеску, чтобы он смог увидеть то, что было снаружи. — Вот море, которое ты всегда любил, о котором ты мне столько рассказывал. На море ты выздоровеешь…

Он отрицательно покачал головой. На его бледных губах появилось подобие улыбки:

— Нет! И так лучше!.. Я умру!..

— Не говори этого! — запротестовала Катрин с нежностью. — Мы за тобой будем ухаживать, мы…

— Нет! Бесполезно обманывать! Я знаю, и я… я счастлив! Нужно… мне что-то обещать.

— Все, что ты захочешь.

Он сделал ей знак приблизиться. Катрин наклонилась так, что ее ухо почти дотронулось до его губ. Тогда он выдохнул:

— Обещай… что он никогда не узнает, что произошло… Пока! Ему будет больно… Это было только… милосердие! Не стоит…

Катрин выпрямилась и сжала горячую руку, бессильно Жавшую на матрасе.

— Нет, — произнесла она с горячностью, — это не было милосердие! Это была любовь! Клянусь тебе, Готье, всем, что у меня есть в мире самого дорогого: той ночью я тебя любила, я отдалась тебе от всего сердца и продолжала бы если бы ты этого захотел. Видишь ли, — прибавила она — ты дал мне столько радости, что на миг меня взяло искушение остаться, отбросить мысль о Гранаде…

Она остановилась. Выражение бесконечного счастья осветило измученное лицо Готье, придав ему красоту, мягкость, которой он никогда раньше не обладал. На губах появилась нежная улыбка ребенка, которого обрадовали. В первый раз после той ночи Катрин, взволнованная до глубины души, вновь прочла во взгляде серых глаз ту страсть, которой она тогда упивалась.

— Ты бы пожалела… — прошептал он, — но спасибо, что ты сказала мне об этом! Я уйду счастливым… таким счастливым!

Потом он прошептал еще тише, слабеющим голосом:

— Ничего больше не говори… Оставь меня! Я хотел бы поговорить с врачом… у меня мало времени. Прощай… Катрин! Я любил… только тебя… на свете!

Горло у молодой женщины перехватило, но она не осмелилась отказать ему в том, о чем он просил. Минуту она любовалась его лицом, глаза его теперь закрылись и, может быть, не должны были открыться вновь. Еще раз она наклонилась и очень нежно, с бесконечной печалью, прильнула губами к высохшим губам, потом обернулась к Мари, неподвижно сидевшей в углу носилок.

— Позови Абу! Он там, рядом… Я спущусь. Весь их кортеж двигался шагом, так как на дороге царило большое оживление. Видно, был базарный день. Мари подала знак, что поняла ее, и позвала врача, пока Катрин, стараясь скрыть слезы, выскользнула с носилок на землю. Арно ехал верхом в нескольких шагах впереди, рядом с Мансуром. Она позвала его, и в голосе у нее было столько боли, что он немедленно остановился, посмотрел на залитое слезами лицо и, свесившись с седла, протянул ей руку;