Кэтрин Куксон: Девушка с приданым

– Доктор! Доктор!

Метнувшись к кровати, он сжал протянутые к нему руки роженицы.

– Вот! Вот! Опять началось? Тужься сильнее.

– Сколько еще, доктор?

– Уже недолго осталось, – соврал он. – Не волнуйся. Все будет в порядке.

– Мне все равно… все равно…

Голова с растрепанными волосами заметалась по подушке.

– Я хочу умереть… Пусть мы оба умрем… Только без боли…

– Кейт! Не говори чушь!

Высвободив одну руку, врач повернул лицо роженицы так, чтобы на него падал свет.

– Больше не говори этих глупостей. Понятно?

Секунду ее большие голубые глаза вопросительно смотрели на врача:

– Шансы есть?

Родни Принс предположил, что пациентку интересует скорее не безопасность ее нерожденного еще ребенка, а собственное выживание и вероятность того, что после родов она останется немощной калекой, неспособной существовать в этом жестоком мире. Впрочем, он не был ни в чем уверен.

– Хорошие шансы, – ответил врач. – Это ведь твой ребенок.

Родни не понимал, что заставило его произнести вторую часть фразы. Если родится девочка и унаследует красоту матери, то, вырастая в этой клоаке, малышка с самого начала будет обречена на незавидную участь. Доброта заставляет человека лгать, быть тактичным и неискренним. Лишь ненавидя человека, говоришь ему чистую правду…

Врач пододвинул расшатанный стул поближе к кровати и уселся на него. Кейт, мучимая схватками, вцепилась в его руку. Куда, дьявол ее побери, делась эта пьянчужка? В комнате было холодно. Свет, едва теплящийся в камине, угас под слоем золы. Если старая ведьма не вернется, то будет худо. Мать девчонки внизу, она вообще ни на что не годна. Муж, беременность дочери и жизнь вообще напугали ее до дрожи в коленях. Если эта Кларк не вернется… А с чего он вообще решил, что она может не вернуться? Кларк как-никак повитуха. По крайней мере, так считается. Это ее работа. Родни Принс за месяцы своей практики уже успел наслушаться о художествах этой бабы. Жадная пиявка не гнушалась того, чтобы выжимать все соки из таких же бедняков, как сама.

– О, док… тор! О, Боже!

Сдернув постельное белье, которым была укрыта роженица, врач ощупал содрогающееся тело Кейт, а затем вновь укутал ее и с силой топнул ногой об пол. Не прошло и минуты, как дверь тихо приоткрылась. Пальцы обеих рук Сары Ханниген нервно вцепились в полотняный передник.

– Миссис Кларк вернулась?

– Нет, доктор.

– Разожгите огонь в камине, а то он совсем потух. Подложите дров.

– Дров нет, доктор. Есть только угольный шлам.

– Разломите что-нибудь деревянное.

Миссис Ханниген беспомощно взирала на врача. Ее губы искривились. Казалось, язык Сары беззвучно двигается у нее во рту. Глаза Родни Принса встретились с ее глазами, а рука полезла в карман и извлекла оттуда соверен. Сара с удивлением уставилась на блестящий желтоватый кругляш, опустившийся в ее ладонь. Язык задергался между сжатыми челюстями, но изо рта не вырвалось ни звука.

– Купите все, что надо, – несколько резковато распорядился врач. – И еще найдите где-нибудь курицу. Кейт надо будет хорошо питаться… завтра…

Сара заторможенно кивнула головой. Языком она слизывала катящиеся по щекам слезы.

Кейт застонала. Она едва слышала звук собственного голоса. Стоны, казалось, реяли в воздухе. Они поднимались вверх и прилипали к покрытому штукатуркой потолку. Пятна и трещины собрались над ее головой в замысловатую фигуру, отдаленно похожую на треногого коня. Это «существо» являлось ее другом и тайным наперсником с самого детства. Оно сочувственно слушало ее плач и жалобы, было снисходительно к грехам и тайным мыслям, которых Кейт так стыдилась. Особенно она стыдилась своих сомнений относительно существования Бога. В какой-то книге она раз прочла, что священники, похожие на строгого отца О’Молли, только и делают, что мешают простым людям, таким, как она, задуматься о своей трудной жизни. Если бы они осознали всю мерзопакостность происходящего, то перестали бы мириться со своей долей. Эту книгу ей дал почитать Джимми Мак-Манус, но Кейт почти ничего не поняла из прочитанного. А после она уехала в Ньюкасл… Шилдс показался тогда недостаточно хорош для нее. Именно после чтения той книги Кейт, раздевшись донага, подолгу стояла перед зеркалом, поворачивая мутный четырехугольник туда-сюда, чтобы разглядеть каждую часть своего тела. Тогда она решила, что по-настоящему красива и сможет женить на себе любого мужчину. Вот только говорить правильно она не умеет… Но может научиться. Она ведь смышленая. После этого мысль, что ей предстоит сполна расплатиться за такую гордыню, погнала девушку в исповедальню. В темной духоте, краснея до корней волос, Кейт созналась в своем страшном грехе. Священник сказал, что она должна блюсти себя и отгонять порочные мысли. Потом он рассказал ей о святом, которого мучила собственная плоть. Тот, раздевшись, бросился в заросли остролиста… или это был куст ежевики? Она не была уверена, что точно запомнила.