Дениз Робинс - Танцы в пыли

Сэр Адам умер. Теперь никто не станет угрожать их с Эсмондом счастью. И ее бедная мать сможет провести остаток своих дней в мире и благодати…

Мысли одна за другой проносились в воспаленном мозгу Магды.

Надо попросить у Эсмонда разрешения пригласить ее бедную мать к ним на праздник. А может, он позволит приехать и ее братьям… Ведь Эсмонд такой добрый, такой благородный, разве он откажется дать этим несчастным забитым детям то, чего они были лишены в этой жизни?

Она услышала в холле мужские голоса. Ну вот, Эсмонд вернулся! Метнувшись к освещенному канделябром зеркалу, она еще раз взглянула на свое лицо, поправила волосы. От волнения ее глаза стали еще больше, а все тело била крупная дрожь.

Дверь библиотеки открылась, вошел Эсмонд. Вид у него был усталый и мрачный. Магда бросилась к нему навстречу:

— Как твои глаза?

— Болят, — сказал он. — А так — ничего. Меня сильно ранили, но в госпитале со мной были очень внимательны, и я быстро поправился. Меня лечил личный хирург герцога.

— Королева писала. Она так боялась, что ты ослепнешь!

— Какое-то время я и сам боялся, — сказал со смешком Эсмонд, — но это продолжалось недолго, а тот, кто отправлял домой новости, просто перестарался. Ранение было гораздо легче, чем когда я упал с лошади.

— Ах, если б ты только знал, как я переволновалась, сколько выстрадала! — всхлипнула она.

Он повернулся спиной к камину, в котором недавно зажгли огонь. Его знобило, но не от холода, а от предельной усталости. Однако стоило ему бросить взгляд на ее тонкие черты, как тепло словно вернулось к нему.

— Нет, это просто восхитительно! — прошептал он.

Она слегка покраснела.

— Я тебе нравлюсь? Минхер Дик очень постарался для меня.

— И для меня тоже, — сказал Эсмонд и посмотрел на нее так, что у нее невольно участилось дыхание.

— Слава Богу, на этот раз ты не будешь разочарован, — прошептала она.

— Мне ужасно стыдно, что когда-то я тебя не ценил, — тихо сказал он.

— Но тебя вполне можно понять! — воскликнула она. — Не думай, я знаю, какая я тогда была. Тебя просто обманули…

— Ш-ш-ш… Хватит об этом.

— Как ты думаешь, получилось? — Она дотронулась рукой до своей когда-то изувеченной, а теперь здоровой щеки.

— Не то слово, Магда.

Она подбежала к столу, где лакей только что поставил вино, наполнила кубок и подала его Эсмонду.

— Пожалуйста, выпей. У тебя такой усталый вид, — вздохнула она.

— Заботливая ты моя женушка, — сказал он и с благодарностью отпил вина, а затем добавил: — Да, пожалуй, я действительно устал, надо бы ночку поспать. Ах, Магда, ты не представляешь, как это здорово — вернуться домой, увидеть снова родной Морнбьюри-Холл… Там, во Франции, была совсем другая, тяжкая жизнь и, боюсь я, кровопролитию еще не скоро придет конец.

— Для меня важно только то, что ты цел и невредим и вернулся ко мне, — сказала она.

Он поставил стакан.

— А я теперь, когда снова тебя увидел, пожалуй, останусь здесь навсегда и буду жить с тобой в мире и согласии… да что там — в любви! — добавил он.

У нее перехватило дыхание.

— Я столько пережила в своей жизни, Эсмонд, и для меня слышать эти слова… — Магда запнулась, готовая снова заплакать.

— Иди сюда, — сказал он и распахнул для нее объятия.

Она подошла к нему с горящими глазами, и он крепко прижал ее к своему сердцу. Сцепив пальцы на его шее, Магда подняла на него влюбленный взгляд.

— Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь, — продолжал он. — Я ведь специально занимался расследованием подробностей, которые ты от меня скрыла.

— Каких еще подробностей?

— Мои агенты выведали у людей в окрестностях Страуда, что ты и твоя мать жили в скотских условиях, а все твое детство прошло в мучениях и издевательствах.

— Я вспоминаю это как дурной сон, Эсмонд.

— Но главное, что теперь я понял: ты совершенно не виновата в этом гнусном трюке с женитьбой. Это он, только он во всем виноват!

Она крепче прижалась к Эсмонду, как будто боялась, что он отстранит ее от себя.

— Нет, это я. Я должна была стоять на своем и оказываться… Но он угрожал моей матери… Говорил, что запрет всех в доме и подожжет…

— А теперь, — мрачно сказал Эсмонд, — теперь он сам будет гореть в аду.

Почувствовав, как ее хрупкое тело дрожит в его руках, он прижал ее еще крепче и дотронулся губами до ее нежного лба.

— Я узнал и кое-что еще, — прошептал он. — Минхер Дик прислал мне письмо, в котором искренне восхищался твоим мужеством. Ты отказалась от опиума и терпела страшную боль, и все ради меня, как сказал он. Когда боль была особенно сильной, ты шептала мое имя…