Элис Хоффман - Что было, что будет

И все же у Дженни от страха по спине пробежали мурашки. Люди все время теряют друг друга, разве нет? Люди уходят навсегда.

«Попридержи язык, — велела себе Дженни. — Пережди этот день, будь умной. Тринадцать, — в очередной раз вспомнила она. — В этом все дело. Это не только число, это болезнь, и, как всякая болезнь, пройдет».

— Я не шучу, — повторила Стелла, уходя в школу. Она уже опаздывала, но тем не менее не торопилась, переполненная новым для себя ощущением власти. — Уйду и не вернусь.

Точно так когда-то говорила своей матери Дженни, а вскоре она осуществила угрозу. Поэтому теперь ей хватило мудрости не спорить со Стеллой. Услышав, как захлопнулась входная дверь, она заставила себя взглянуть на маленький домик, присланный из Юнити, хотя от одного его вида ей стало не по себе. Она успела забыть, что этот дом, круглый по форме и выкрашенный белой известью, очень похож на свадебный торт. Она успела забыть, как симпатично он выглядит на расстоянии, если не знать, что там внутри. В задней половине дома находилась ее спальня с прозрачными занавесками на окнах, где она провела столько одиноких часов в ожидании, когда повзрослеет. А вот и парадная дверь, которой она грохнула, поссорившись в последний раз с матерью, когда убежала на свидание с Уиллом и покинула Юнити. А там, в углу гостиной, за диванами, сшитыми из бархатных лоскутков, рядом с книжными шкафами с тщательно нанесенными на них пятнышками, чтобы было похоже на золотистый дуб, стояла копия стеклянного сувенирного шкафа. Десять крошечных стрел с наконечниками, выкрашенными алой краской, были аккуратно разложены в два ряда.

Вокруг дома располагались кустарники лавра, посаженные на раствор, вечно цветущие, из фетра и проволоки. Оригинал живой изгороди в Юнити, как говорили, был самым высоким в штате и с каждым годом становился все выше и гуще. Дженни провела пальцем по крошечным пчелам, прикрепленным к цветкам, и ощутила их ворсистость. В нос ей ударил запах копытня и озерной воды — густой влажный аромат, пропитывавший одежду и волосы, прилипавший к телу, словно мокрая ткань.

Снова увидев все это — живую изгородь и потертые ковры, сувенирный шкаф со стрелами и садовые ворота, — Дженни Спарроу поняла, что прошлое на самом деле возвращается. Действие вызывает противодействие; щепотка соли, брошенная против ветра, летит прямо тебе в глаза. И с каждым годом жжет все больше, а если забыть об осторожности, то можно и ослепнуть. Нравится тебе это или нет, но время ушло. То, чего Дженни опасалась больше всего, уже произошло, и не существовало способа что-либо предотвратить, не обратить внимания на случившееся.

Стелле исполнилось тринадцать.

По дороге в школу Стелла поддернула синюю форменную юбку, чтобы выглядела короче, и расплела косы. Волосы рассыпались по спине, доходя почти до пояса. Единственная подруга, Джулиет Эронсон, давно просветила Стеллу насчет ее внешности, заявив, что самое привлекательное в ней — пепельные волосы. Стелла же считала их своей единственной привлекательной чертой. Как бы там ни было, косы заплетали только примерные девочки, какой желала бы видеть ее мать: они носили розовые свитера, избирались президентами класса, активно участвовали в общественной жизни, начиная с драматических кружков и заканчивая олимпиадами по математике. Совершенно ясно, что Стелла не входила в их число.

Свернув с Мальборо-стрит, Стелла остановилась на углу и вынула из рюкзачка тюбик с помадой. Алый оттенок назывался «Задарма» и придавал ей угрюмый и болезненный вид. Джулиет Эронсон считала, что с этой помадой Стелла выглядит на десять лет старше. Когда речь шла о непослушании, косметике и предначертанной судьбе, Джулиет была экспертом.

Подойдя к Рэббит, школе для девочек, которую она презирала с детского сада, Стелла потерла виски. Эту школу, скорее всего, она ненавидела бы, даже если бы не была принята туда из милости, одной из немногих учениц, которым выплачивалась стипендия, чужой для всех, с тех пор как ей исполнилось пять лет. Она протиснулась сквозь толпу, скопившуюся в тяжелых дубовых дверях, и прошла к своему шкафчику, чтобы повесить пальто. Стоя там под лампами дневного света, Стелла поняла, что мучается не столько от головной боли, сколько от какого-то странного шума в голове. В течение всей переклички она чувствовала себя опустошенной, вымотанной, наверное, от перепалки с матерью, продолжавшей влезать во все ее дела, не давая ни секунды побыть наедине с собой, даже в собственных снах.