Элис Хоффман - Что было, что будет

— Так-так, — произнесла дочь восторженно и одновременно гневно.

В посылке оказался игрушечный домик Дженни, тот самый, что смастерил для нее отец, точная копия Кейк-хауса, со всеми тремя каминными трубами, каждая на своем месте. Были там и пестро раскрашенные садовые ворота, и птичьи гнезда из палочек и шнурочков, укрепленные над крыльцом. Была там и форзиция, и живая изгородь из лавра с крошечными фетровыми листочками, приклеенными к каждой извилистой веточке, и даже миниатюрные пчелы из атласа и вишневых косточек, припавшие к бледным полупрозрачным цветкам.

— И когда ты собиралась показать это мне? — Стружки, как белые головки одуванчиков, прилипли к юбке Стеллы. — Никогда?

Отец Дженни, Сол, целый год трудился над домиком, но после его смерти она больше не играла с этой игрушкой. Миниатюрный домик перекочевал с полки в ее спальне в угол гостиной, а оттуда в подвальную кладовую, где и плесневел много лет. Теперь кто-то отчистил полы зубной щеткой, выстирал коврики, надраил до блеска вырезанный из местной сосны кухонный стол, использовав лимонное масло. Дженни сразу уловила его запах, который напоминал ей об отце и часто заставлял плакать.

Стелла перенесла модель Кейк-хауса на складной столик в передней.

— Ты собиралась уничтожить его, как все прочее, что присылала мне бабушка?

Дженни отпрянула, словно получила пощечину. В глазах ее стояли слезы, вызванные лимонным маслом. Она открыла было рот, чтобы оправдаться, но не нашла слов. Стелла оказалась права в своих подозрениях. У нее не было ни одной причины так поступать, помимо собственной эгоистичной гордыни.

— Только не говори, будто думала, что я ничего не знаю.

На щеках дочери выступили красные пятна. Когда она успела повзрослеть? Неужели за одну ночь? Или она всегда выглядела такой взрослой? Такой уверенной в своей правоте?

— Неужели ты считаешь меня совсем глупой? Мне все известно с семи лет, когда я в свой день рождения вышла за тобой в коридор и увидела, как ты швыряешь мой подарок в мусоросжигатель.

— Да что ты, конечно, я не считаю тебя глупой, — возразила Дженни. — Я только…

— Пыталась меня защитить? Чтобы я не заразилась? Каким образом? От плюшевого мишки? Или кукольного домика? Или ты думала, что она пропитывает подарки ядом? Я дотронусь до такого, и мышьяк тут же проникнет мне в кровь, так, что ли? А быть может, я просто узнала бы, что кому-то небезразлична.

— Стелла, ты не знаешь моей матери. Она умело манипулирует людьми, когда хочет чего-то добиться. Теперь ей понадобилась ты. Вероятно, она может исправить свои ошибки. Но только не для меня. Всю жизнь она думала лишь о себе.

Стелла рассмеялась, но с горечью. Она давно тренировала перед зеркалом презрительную усмешку и сейчас воплотила ее на практике.

— Ты это говоришь несерьезно. — Стелла с побелевшим лицом и плотно сжатыми губами принялась напяливать ботинки. — Бабушка думала только о себе, а ты, разумеется, идеал. Она меня предупреждала, что именно так все и будет. Она говорила, что ты попытаешься настроить меня против нее. А еще она сказала, что ты обвинишь ее во всем, что случилось.

— Что это значит — «она сказала»? — В этот самый день, в эту самую секунду все лучшие побуждения Дженни перестали быть таковыми. Все, что она пыталась сделать для пользы дочери, теперь оказалось только во вред. — Ты разве разговаривала с бабушкой?

— Разговаривала, и не один раз, а все эти годы. Вот именно! Мы перезваниваемся, когда тебя нет дома. Когда ты не можешь вмешаться и разрушить для нас все, как обычно делаешь.

Стелла замотала шею шарфом. Глаза ее с золотыми искорками смотрели холодно. Точно такие глаза, как у ее отца. Она унаследовала от него даже больше черт, чем думала. Это стало ей ясно в ту секунду, когда она увидела, какую боль причинила матери. Больше не нужно было строить из себя примерную девочку, воспитанную и послушную. Стелла поняла, что баланс сил сместился, и ей это нравилось. Каким-то образом, когда мать потеряла бдительность, Стелла обрела власть.

— Так вот, мне все равно, что ты думаешь, и мне нравится этот подарок, который прислала бабушка. Если, когда я вернусь из школы, его здесь не будет, я уйду из дома. Без шуток. Я перееду к отцу.

— Стелла, не будь смешной.

Уилл был слишком занят собой, чтобы заботиться о ком-то другом; он даже ни разу не позволил Стелле остаться у него на ночь. Иначе ему пришлось бы прибраться в квартире, сходить на рынок, купить хлеба и молока, завести будильник, подумать еще о ком-то, кроме себя.