Элиза Ожешко - В провинции

— Не стану спорить, — ответил Болеслав, — я и в самом деле делаю все возможное для того, чтобы добиться от этого клочка земли, которым владею, наиболее высокой производительности. Это и мне выгодно, а кроме того, я убежден, что всякое усилие, хотя бы и единичное, всякий труд, потраченный хоть бы и на малое дело, но с толком и терпением, должны послужить и общей пользе.

— Вы давно здесь живете? — спросил пан Анджей, которого Топольский занимал все больше и больше.

— Я родился на этом фольварке, — ответил Болеслав, — а после смерти отца, восемь лет назад, получил его в наследство.

— Так это от отца фольварк достался вам в столь превосходном состоянии?

— Не совсем. Отец мой редко бывал на фольварке, он только последние свои годы прожил дома, а молодость и добрую часть зрелых лет провел на войне. Воевал в Италии, в Испании, в Сан-Доминго, в Алжире, а когда вернулся в родные пенаты, привез с собой и опыт немалый, и изрядные знания, но так был ослаблен военными тяготами, что уже не мог заниматься хозяйством, требующим подвижности и энергии.

Мать моя, праведница, умерла вскоре после его возвращения; мне было тогда пятнадцать лет. В то время наш фольварк был в плачевном состоянии, — сказывалось многолетнее отсутствие хозяина. Кое-что отцу удалось все-таки сделать, он уберег наше именьице от окончательного разрушения, но заниматься усовершенствованием и повысить его доходность он не мог, не позволило расстроенное здоровье. Зато он со всей отцовской любовью, со всем пылом души, которого не сумела в нем погасить долгая бродяжническая жизнь, занялся мной, как бы желая перелить в своего сына самого себя.

Он учил меня, а научить он мог многому, потому что странствовал по миру с открытыми глазами; но более всего, усерднее всего он приучал меня к труду: к труду физическому и к труду умственному, внушая мне, что усилия духа так же, как и тела, одинаково благодетельны и полезны и неизменно должны сопутствовать всякому истинно хорошему человеку. Любил он меня безгранично и силой своей любви, всей своей натурой, мужественной и поэтичной, рыцарственностью, которой было исполнено его сердце, оказывал на меня необыкновенное влияние; думаю, что я многое от него усвоил. В двадцать лет я уже деятельно занимался хозяйством. Тяжкий был этот труд сначала, многое приходилось делать собственными руками, вставать на заре, только вечером можно было час-другой побыть наедине со своими мыслями. Но я с охотой, весело работал под отцовским наблюдением и радовался, что служу ему в старости опорой и могу обеспечить сносное существование. Иной раз и туго приходилось, — то неурожай, то падеж скота, но как-то пережили, слава Богу, все наладилось, и я счастлив, когда думаю, что отец свои последние годы прожил в новом, удобном, хоть и небольшом, доме, который я поставил на месте нашей прежней развалины, и что стены этого дома, в котором я, наверно, проведу всю жизнь, слышали, как он молился за меня и благословил меня перед своей кончиной.

Болеслав замолчал, и по лицу его было видно, что он взволнован. Но он тут же овладел собой.

— Я, кажется, вступил на опасный путь, — добавил он с улыбкой, глядя на пана Анджея своими добрыми, глубокими глазами, — увлекся и начал рассказывать свою биографию. Извините меня, это вам неинтересно. Помнится, кто-то, слывущий у нас в округе образованным человеком, говорил при мне, что не знает ничего более скучного, чем всякие жизнеописания.

Пан Анджей ответил ему таким же теплым взглядом.

— Мы знакомы каких-нибудь полчаса, — возразил он, — но, простите за откровенность, вы во мне вызвали такое любопытство, что я сам готов, хоть это и неприлично, расспросить вас о подробностях вашей жизни.

Болеслав признательно склонил голову.

— Хотелось бы мне когда-нибудь заслужить и уважение ваше, и приязнь. Что до подробностей моей жизни, они самые обыкновенные и нелюбопытные.

Фольварк мой невелик; это скорее хутор, чем фольварк. Хозяйство я веду четырехпольное, оно более всего соответствует особенностям здешней почвы, на каждый севооборот я отвожу по влуке земли под пашню; полторы влуки у меня под лугами да почти столько же есть леса; вот и все мое богатство. Было еще три семьи приписанных к нашей земле крестьян, но когда отец умер, я по его предсмертному желанию, совпадавшему и с моим, отпустил их на волю. С тех пор я пользуюсь наемным трудом и убедился, что он куда выгодней подневольного, разумеется, если хозяйничаешь толково. Сейчас Тополин мне приносит такой же доход, какой иные получают от имения в четыре, а то и в шесть раз больше моего. Летом и осенью я днюю и ночую в поле; зимой и в начале весны хлопот меньше, и тогда я, замкнувшись в своей милой хатенке, сажусь за книги; стараюсь не растерять знаний, полученных от отца, а с помощью Божьей, авось, удастся и приумножить свое духовное состояние, так же как удалось приумножить свой скромный достаток.