Элиза Ожешко - В провинции

Тем временем они уже поднялись на крыльцо, и Болеслав учтивым жестом указал гостю вход в свой дом.

Из чистых, с белеными стенами, сеней пан Анджей вошел в светлую комнату о двух глядевших во двор окнах.

Пол в комнате был из простых досок, некрашенный, но ровный и чистый, в простенке между окнами стояла кушетка из светлого ясеня, а перед ней круглый стол, покрытый тонкой ажурной скатертью. На окнах — занавески из белого муслина, у стен — светлые плетеные стулья, на стенах, в красных с черной обводкой деревянных рамках, висело несколько литографий, все портреты выдающихся деятелей отечественной истории. В другой комнате сквозь открытую дверь можно было видеть кровать с большим, изрядно выцветшим ковром на стене, далее столик с письменными принадлежностями и стопкой счетных книг самого разнообразного формата; над книжными полками на вбитом в стену крюке висела связка больших ключей, очевидно от амбаров и гумна.

Скромное это было жилище, чистое, светлое и несколько суровое. Никаких украшений, ничего мягкого, все предметы хотя и добротные, но строго необходимого назначения. Ключи, висевшие над книгами, и книги, которые стояли на полках под ними, казались символами этого дома и живущего в нем человека.

Лишь две вещицы нарушали суровое однообразие и первобытную простоту всей обстановки: скатерть на столе удивительно тонкого, паутинного плетения, сделанная несомненно женской рукой, и горшок с красивым белым нарциссом на подоконнике. Оба предмета говорили о женщине, о женском внимании и участии, однако других следов подобного рода пан Анджей не заметил.

— Прошу извинения, но мне придется оставить вас на минуту, — сказал Болеслав, — вы, наверно, проголодались, а хозяин должен позаботиться о своем госте, тем более если чуть не насильно зазвал его к себе. Сейчас распоряжусь подать закуску и потороплю с обедом, а там я к вашим услугам.

Он вышел, а пан Анджей стал оглядываться по сторонам. Полки с книгами в соседней комнате сразу привлекли внимание старого книжника, и, видя, что дверь открыта, он поспешил направиться туда.

Библиотека Болеслава была разделена на две части. По одну сторону вертикальной доски, связывавшей обе полки, стояли толстые тома в скромных черных переплетах, на которых поблескивали имена Снядецких, Коллонтая, Нарушевича, Скарги, Лелевеля и некоторых других; по другую была размещена изящная словесность, — романы и томики стихов, главным образом новейшие издания, а среди них несколько томов Кохановского, Красицкого и Рея из Нагловиц.

Пан Анджей пробегал глазами заголовки, и на лице его все ярче рисовалось приятное удивление, Случайно он бросил взгляд в сторону; в маленьком столике около кровати он увидел несколько газет и иллюстрированных журналов, среди которых стоял подсвечник с оплывшей свечой. Нетрудно было догадаться, что Болеслав читал эти газеты перед сном и не далее как вчерашним вечером. Даже беспорядок, в каком лежали эти листки, свидетельствовал, что их читали внимательно.

Пан Анджей поглядел и задумался. Но на этот раз в его глазах не было ни тени печали, — напротив, они сияли радостью, как у человека, который увидел, что его заветная мечта наконец претворяется в жизнь.

В задумчивости он протянул руку к полке, взял одну из книжек, — это была переписка Коллонтая с Чацким, — и почти машинально стал листать. Из книжки выпал тонкий листочек бумаги. Пан Анджей поднял его и мельком взглянул; мелким и четким почерком на нем было написано несколько строк. Полагая, что это заметки, имеющие отношение к книге, в которую был заложен листок, пан Анджей начал читать:

«Сегодня я видел ее, она добра и прекрасна, как ангел. Ее глаза светились небесной добротой, а уста таили райское блаженство.

Добрая и красивая женщина — это животворный источник, который питает мужчину счастьем и из которого он черпает силы для сурового труда.

А Она такая.

И Она будет моей!»

Пан Анджей улыбнулся и сказал себе: «Напрасно я прочитал это, но мог ли я думать, что двум ученым мужам, Коллонтаю и Чацкому, станут поверять сердечные тайны?»

Он вложил листок в книгу и поставил ее на место. В ту же минуту в комнате раздался веселый голос Болеслава:

— Я вижу, вас заинтересовала моя библиотечка? Половина ее, вот эта, главным образом, писатели прошлых веков, досталась мне от отца, остальное я сам приобрел.

Пан Анджей молча смотрел на него, затем с жаром воскликнул:

— Дай Бог, чтобы вашего сына, если он у вас будет, озарял тот же свет разума и добра, какой светит под этой скромной стрехой, подобно драгоценной жемчужине, скрытой внутри невзрачной раковины!