Ольга Михайлова - Аристократия духа

Просто прелесть.

Меж тем Энн, тоже одобрительно кивнув, ответила на тираду Мелани, хоть и обратилась к мисс Ренн.

— Это не мое дело, Рейчел, — заметила она, прикладывая цветок к шляпке Рейчел, — но с Джоан действительно стоит поговорить. Недостатки её воспитания уже просто бросаются в глаза. Она рано осиротела, воспитывалась не в лучшем обществе, это можно понять, но в ней порой проступает что-то столь высокомерное и наглое, что, если не вразумить глупышку, от неё скоро отвернутся все знакомые. А с того бала, когда её пригласил племянник милорда Комптона, она и вовсе стала неуправляемой. Леди Эллисон сказала мне, что она просто нагла, милорд Комптон назвал её «бедной сироткой», но таком тоном, что у меня мороз по коже пошёл, а милорд Беркли тихо обронил, что требовать от красоты ещё и ума — значит притязать на совершенство, а это-де в наше время неразумно… Милорд Дарлингтон тихо пошутил, что природа наградила её красотой в надежде, что поумнеет она сама, и жаль, что не все надежды оправдываются… Каково слышать такое?

Мисс Хилл утвердительно кивнула, а Рейчел поморщилась, но было непонятно, то от слов Энн, то ли от усилия, вызванного протыканием шляпки иглой и закреплением на ней цветка.

— Что толку в разговорах с той, — наконец ответила она, — кто ничего не хочет слышать и ничего не намерена понимать? Разве мало мы с ней говорили? К тому же, брату она не нравится, Альберт вообще против того, чтобы мы приглашали её. — Она вынула иглу, протащила за ней нить и снова вонзила иголку в цветок. — Но вот наша Эбигейл утверждает, что она не виновата, просто обстоятельства сложились для неё столь печально… У неё же ни отца, ни матери.

Сама Эбигейл Сомервилл, о которой шла речь, на упоминание своего имени не откликнулась. Она читала.

— Причём тут печальные обстоятельства? — живо возразила Энн Тиралл, — Эбигейл и Эрнест тоже сироты, но оба воспитаны безупречно. К чему оправдывать Джоан в том, что является её недостатком? Ведь в итоге самоуверенность и неразумие рано или поздно приведут её к беде!

— Ну, что ты всё пророчишь беды, Энн? — Рейчел снова поморщилась. Ей явно не нравился этот разговор, — она привлекательна, скоро выйдет замуж, всё может быть хорошо.

В разговор вмешалась мисс Хилл. Она вздохнула и покачала головой.

— Не тешь себя иллюзиями, Рейчел. Энн права. Джоан в ослеплении от своей привлекательности уже сейчас наделала столько ошибок, что любая следующая может стать роковой. Надо попытаться поговорить с ней.

Сидящая по левую руку от мисс Ренн мисс Эбигейл Сомервилл, двоюродная сестра мисс Ренн, всё это время не принимала участия в беседе и не помогала кузине, но была погружена в чтение небольшого томика в дорогом кожаном переплете. Она обладала странной внешностью: черты были безупречны, тонкий профиль дополняли прекрасные синие глаза, белокурые волосы были густы и пышны, и в глазах ценителя проступал подлинный шедевр изящества. Она напоминала статуэтку Антонио Кановы, но эпоха изящества, увы, давно миновала, подлинных ценителей становилось все меньше, и потому мисс Эбигейл несколько терялась на фоне своих менее утончённых, но более ярких подруг.

К тому же она не любила привлекать к себе внимание.

Мисс же Хилл не отличалась красотой, но в ней был избыток той прелести, за которую многие отдадут и красоту. Милейшее округлое личико с красивыми карими глазами, волосы цвета имбиря и симпатичнейшие веснушки, кои она сама ненавидела, полноватый, но изящный стан, кокетливая игривость и здравомыслие вдобавок к весьма солидному приданому — все это нравилось молодым людям, и мисс Мелани, будучи особой живой и общительной, пользовалась успехом куда большим, нежели подруги. Последние два часа Мелани ждала Джоан Вейзи, та обещала придти к пяти, но, как всегда, опаздывала. Меж тем мисс Сомервилл закончила чтение и закрыла книгу.

— Ну и как этот новомодный немецкий шедевр, Эбигейл? Ты одна способна оценить его до того, как появится перевод, — мисс Ренн с улыбкой полюбовалась на свою работу, цветок украшал и преображал шляпку, — говорят, автор был подлинно гений…

Мисс Эбигейл задумчиво смотрела в камин.

— …Здесь говорится об искусительной возможности вернуть время, прожить его заново… Герой — мудрец и книжник Фауст, считает, что прожил жизнь впустую, накапливая знания, но свою новую, данную дьяволом молодость тратит как последний глупец — на разврат, на пустые интриги, на придворные аферы, на путешествия за химерой и блуждания по краям фантасмагорий, он губит души, ищет прекрасную Елену и пытается отнять у моря клочок затопляемой приливом суши… И в итоге за эту суетность, по мысли автора, он прощён Богом. Гёте называет это… «исканиями, стремлениями». Идея… какая-то перекошенная. Слова-то высоки, но им не веришь, ибо суета слишком уж проступает… Ослепший Фауст в предпоследнем действии ликует — он слышит, как работают каменщики, ему мнится, что идет стройка, дьявол же смеется: «это не траншею роют, а могилу…». Это и есть конец. Зря автор написал последний акт. Если такие люди спасаются — можно перестать верить в Бога.