Джейн Фэйзер - Клевета

— Магдален! — крикнул он срывающимся от беспокойства голосом. Ответа не последовало.

Гай пробежал по тропинке сквозь кусты ежевики, и солнце ударило ему в глаза, когда он вышел на широкий луг. Казалось, он очутился в царстве света. Река струилась меж широкими берегами, выплескиваясь на плоские камни, сверкала серебристыми спинами форель, угорь высовывал из тины свою узкую голову, над самой водой, кружили стрекозы, там, где ива полоскала свои длинные плакучие ветки. Мир покоя и безмятежности, где нет ни злобы, ни зависти, ни отравленной любви, предстал глазам Гая. Впереди, в ста шагах от него на висячем мостике, вцепившись руками в веревочные поручни, стояла, склонив голову Магдален; распущенные волосы падали ей на плечи и грудь.

Гай кинулся к ней, но Магдален не подняла головы даже тогда, когда он взошел на мостик и тот закачался под тяжестью мощного тела.

— Ты не должна была уходить так далеко от лагеря, — сказал Гай, осторожно подходя к ней.

— Они злодеи, — проговорила она, все еще не поднимая головы. — И я одна из них… я их плоть от плоти, кровь от крови. Никого из них нельзя любить, можно только к ним тянуться… к ним и к тому злу, которое они в себе несут. Тебя влекло ко мне. Эдмунда влекло… Моего отца влекло к моей матери. Сумасшедшая Дженнет предсказала мне любовь и кровь. Но я не подозревала, как много будет и того, и другого…

— Ты дочь Изольды де Боргар и Джона Гонтского. Ты родила мне ребенка. И я люблю тебя.

— Моя мать — шлюха.

— А ты — нет.

— Я нет? — Магдален резко повернулась, и мостики закачались. — Я дважды предала моего мужа и стала причиной его смерти. Ты тоже мог найти смерть в Каркассоне. Сколько людей нашли там смерть оттого, что я такая и так себя вела!

— Ты не несешь ответственности за свое рождение и за то зло, которое чинили твои родственники, зло, которое и стало причиной смерти Эдмунда. Я излил свою боль, но тебе ничего не следует принимать в своей адрес, кроме одного: я тебя люблю.

— Это не любовь, а соблазн. Ты сам как-то обмолвился об этом.

— Лучше послушай сказку. Жила-была маленькая несносная девочка, большая-большая зануда, и один раз она оказалась такой приставучей, что у человека, который ее любил, лопнуло терпение.

Он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

— Шли годы, но характер у девочки не менялся, и она вновь вывела этого человека из терпения. Ты зануда, Магдален Ланкастерская.

Он провел пальцем по ее губам.

— Я люблю тебя. И дело тут вовсе не в том, что ты чья-то дочь.

Она взглянула в его глаза и поняла, что это правда. В бездонной синеве его глаз еще светилось страдание, чувство вины, которое еще долго не изгладится полностью, но там же была правда о любви к ней — огонь любви, прорывающийся сквозь черноту прошедшего, огонь, очищающий их прошлое и возрождающий их к настоящему. Все грязное, наносное отступало перед тем, что он ее любит, он, ее любимый мужчина, отец ее ребенка.

— Возьми меня на руки, — сказала она, как когда-то, в былые времена.

— Если только под ногами будет твердая почва, — ответил он. — Я не расположен к купанию.

Звонко засмеявшись, она вынырнула из его рук и запрыгала по мосткам к дальнему берегу. Гай бросился вдогонку, опередил ее, и она спрыгнула не на землю, а прямо в его сильные руки. Он стоял ошеломленный, впервые за долгое время ощущая в руках это гибкое и чуткое тело, вдыхая аромат ее волос и кожи. Она порывисто обняла его, запустила пальцы в его густую рыжую шевелюру и горячая, жадная всепоглощающая страсть захлестнула их с головой. Их губы сомкнулись, зубки Магдален тут же прикусили его нижнюю губу, руки Гая отбрасывали ее юбку, стремясь к жарким недрам ее тела.

Они упали в траву, их жадные руки нетерпеливо срывали друг с друга одежду, а тела, истомленные долгой мучительной разлукой, снова находили дорогу друг к другу. Магдален чувствовала, что это навечно — земля снизу, он сверху и в ней, и оба дарят друг другу силу и жизнь, веру и надежду, счастье и любовь.

Пальцы Джона Гонтского задумчиво катали воск, капающий со свечи на стол, занимающий большую часть потайной комнаты Савойского дворца. Когда рука уходила в тень, рубин на перстне мерцал темно-малиновым светом, когда же Ланкастер подвигал руку к свече, камень искрился, распространяя пурпурно-огненные блики. Герцог катал и катал мягкий шарик, наслаждаясь податливостью воска и теплом.

У двери, полусогнувшись и неловко ссутулив плечи, стоял посыльный с черным от дорожной пыли и грязи лицом, от чего его смуглая кожа и карие глаза казались еще темнее.