Джейн Фэйзер: Клевета

И она его увидела. Как лев дрался он на мечах с Бертраном и удары этой битвы эхом разносились по двору, превосходя звон колокола. Два искуснейших бойца, два гиганта, два мастера страшного ремесла, именуемого убийством, оказались лицом к лицу. Вдруг Гай пошатнулся, теряя равновесие. С диким торжествующим криком Бертран ухватился за булаву и шипастый шар со страшной силой пошел вниз. Магдален дико закричала, но тут увидела, что Гай сумел увернуться в сторону, а вот голова Бертрана странно изогнулась. Потом де Боргар-старший наклонился вперед — через забрало хлынула кровь. Краем сознания Магдален поняла, что оплошность Гая была лишь обманным маневром. В следующее мгновение Гай вновь кинулся в битву.

Тем временем решетка ворот с грохотом поднялась, и воинство Дюрана с торжествующими криками ворвалось в крепость, неся с собой страх и смерть. Прохрипел рог, и лучники на стенах, развернувшись, обрушили на плац целый дождь стрел. И одна из них… одна из них ухитрилась проскользнуть в щель между шлемом и латами Эдмунда де Бресса. Вокруг уже слышались торжествующие крики, а он медленно оседал на землю, в своем черно-золотом плаще, забрызганном кровью, последним движением ухватившись за стрелу. Магдален бежала к нему. Сквозь смерть, сквозь стрелы, сквозь лес мечей она бежала к истекающему кровью мужу и вместе с ребенком упала перед ним на колени. Оруженосец и паж Эдмунда уже были рядом, они и подхватили господина на руки, чтобы оттащить подальше от схватки.

— Нужно вынуть стрелу, миледи, — сказал оруженосец, поднимая забрало раненого. — Раймонд сделает это, а я подержу его за плечи.

Глаза Эдмунда вылезли из орбит, но он все еще дышал. Двенадцатилетний Раймонд, превратившийся в это утро кровавой битвы из мальчика в мужчину, выдернул наконечник стрелы. Хлынула кровь, и Эдмунд хрипло вскрикнул.

— О, нет… Только не Эдмунд! — сзади возник Гай, и голос его невозможно было узнать. — Живо, надо снять с него латы и кольчугу, затем вынести его отсюда.

Вокруг продолжалась резня, но люди Дюрана мало-помалу захватывали позиции на стенах, и сопротивление оборонявшихся начинало ослабевать.

С Эдмунда сняли доспехи, и Гай вынес его из крепости. Город уже опустел — его жители бежали по равнинам, горестно крича; они хорошо знали, какая участь их ждет, как только последнее сопротивление в замке будет сломлено.

В лагере Дюрана оставались лишь лекари, священники и погонщики вьючных животных. Гай осторожно уложил Эдмунда на траву, и Магдален с ребенком вновь села возле мужа, вслушиваясь в его дыхание, следя за его состоянием. Паж побежал было за лекарем, но Гай остановил его:

— Сперва позови священника, Раймонд.

— Он еще дышит, — произнесла Магдален.

Глаза Эдмунда приоткрылись, и в течение минуты он пытался что-то сказать, пока кровь ключом била из его раны.

— Я люблю тебя, — проговорил он еле слышно.

— Я знаю, — Магдален сжала его руку. — И я любила тебя… насколько могла. Прости, что я ни на что больше, кроме любви, не была способна.

Глаза Эдмунда теперь отыскивали Гая.

— Это правильно, — прошептал он. — Все правильно. И теперь вы принадлежите друг другу.

Голова Эдмунда откинулась назад, словно жизнь ушла из него с этими последними словами.

Священник был уже рядом и бормотал молитву, прося Бога об отпущении грехов. Магдален держала голову Эдмунда, и по щекам ее струились горячие слезы. Потом она ощутила, как дух Эдмунда навсегда покидает их, и посмотрела на Гая — глаза его тоже блестели от слез. Сложив руки Эдмунда на груди, поцеловала его холодный лоб.

— Мир праху его — отзвучали последние слова молитвы. Магдален взяла на руки Аврору, заснувшую в траве, но все еще всхлипывающую после увиденного и пережитого за утро, и, не говоря ни слова, побрела куда глаза глядят.

Из крепости по-прежнему доносился лязг стали, вопли раненых, крики ярости и торжества. Небо над Каркассоном почернело от дыма. Похоронили Эдмунда в тополиной роще. Оставшиеся в живых, они уже не могли ничего сделать для Эдмунда, кроме как прочитать молитву «За упокой», стоя на коленях, а потом, завернув в его штандарт, погребли со всеми почестями, положенными столь знатному рыцарю и доблестному воину.

Ближе к вечеру штандарт де Боргаров слетел вниз с донжона, и люди де Бресса и де Жерве начали стягиваться в лагерь разбойников, оставляя тем в добычу город и замок, которых ждала та же участь, что и Бресс. Не должно было остаться ни малейшего свидетельства того, что вассал герцога Ланкастерского внезапно и дерзко напал на замок, владельцы которого находились под покровительством французского короля, ведь перемирие продолжало действовать. Все должны были думать, что Каркассонскую крепость взяли штурмом разбойники из воинства Дюрана, а цель у тех одна — насилие и грабеж. Выходка неожиданная по своей дерзости, но нельзя сказать, чтобы из ряда вон выходящая. Люди, вроде Дюрана, никогда не искали сколько-нибудь убедительных поводов для нападения на очередной город и замок, будто совершенно страшились загробных мук. Видимо, они предпочитали немедленное удовлетворение прихотей тела покою в жизни иной. Да и не осталось больше никого, кто мог бы поведать быль о похищенной женщине и ее ребенке, об их вызволении. Замкнулся кровавый круг, та цепочка страшных и горестных событий, начало которым положило рождение этой самой женщины.