Сергей Степанов - Любовь и разлука. Опальная невеста

Стоя пред алтарем Успенского собора, Михаил Федорович со слезами умиления смотрел на темные лики пророков на иконостасе. Как часто он возносил молитвы, чтобы вернули его ненаглядную Машеньку. И вот свершилось! Мысленно государь дал обет украсить пророков и угодников драгоценными лалами, сковать для соборной церкви златые и серебряные сосуды. Он не заметил, как с его головы сняли шапку Мономаха, заменив ее венчальным венцом. Протопоп Максим сиплым от простуды голосом читал чин венчания. «Венчается раб Божий… рабе Божьей», – невнятно бормотал он, кашляя и потирая больное горло. Михаил Федорович не слушал его, погруженный в сладкие думы о том, как счастливо они заживут с Машенькой. Им велели поцеловаться. Михаил Федорович обнял невесту и дотронулся до ее губ через покров.

Званых на свадебный пир было мало, только поезжане и сидячие бояре. Стольники приносил блюдо за блюдом, но к ним почти никто не притрагивался. Даже вино пили неохотно, словно под сводами палаты витала тень недавно почившей царицы. Михаил Федорович с нетерпением ждал, когда вынесут лебедей. На свадьбе с Долгоруковой он хотел, чтобы сие блюдо подали как можно позже, а сейчас считал минуты, когда они с Машенькой останутся наедине. Как только стольники внесли блюда с жареными лебедями, князь Пожарский испросил у посаженых отца и матери невесты благословения вести новобрачных в сенник. Государь шел рядом с невестой, не чуя под собой ног.

В сеннике все было устроено иначе, чем во время свадьбы с Долгоруковой. Чтобы не повторилось несчастье, над дверью и окном были укреплены золотые кресты со святыми мощами, преграждавшие путь нечистой силе. На всех четырех стенах висели образа в окладах, а в изголовье постели стоял образ Пречистой Богородицы, писанный чудотворцем Петром. Легкая еда на поставце в углу из предосторожности была опробована поварами, кравчим и дворецким, а после дважды окроплена святой водой.

На тридевяти ржаных снопах постлали девять перин и бумажников, да поверх бросили одеяло и шубу соболью. Посаженая мать Ульяна Федоровна, облаченная в вывернутую мехом наружу шубу и похожая из-за этого на матерую медведицу, осыпала новобрачных хмелем из золотой мисы. Дружка князь Пожарский разоблачал Михаила Федоровича от одежд. Оставшись в одной срачице, царь сразу же почувствовал холод.

– Зябко, государь? – сочувственно осведомился князь Пожарский.

– Не беда! Молодая супруга согреет! – отозвалась сваха, разоблачавшая невесту в дальнем углу.

Закончив свое дело, сваха покинула сенник. Князь Пожарский ободряюще подмигнул царю и удалился. В кадках с пшеницей стояли двухпудовые свечи, освещая невесту, стыдливо прикрывшую лицо длинными рукавами сорочки.

– Свет очей моих, Машенька! Дозволь лицезреть тебя!

Царь взял стрелу, которой разделяли волосы невесты, и осторожно отвел ее наконечником рукав сорочки. Невеста опустила руки, и царь отшатнулся. На него глядело незнакомое лицо. Царь прищурился и узнал толстую девку, прислуживавшую княжне Волконской. Смеха ради он сам предложил ее в невесты. Но ведь матушка прогнала ее! Что за диво! По какому недосмотру ближних людей девка оказалась на брачном ложе! И где же Машенька?

«Обманули!» – молнией полыхнуло в голове царя. На свадьбах такое частенько случалось. На смотринах родня невесты пускалась на всяческие ухищрения. Малорослым невестам подставляли под ноги скамеечки, невидимые под платьем. Хромых водили под руки свахи. Немые и глухие скрывали увечье под предлогом девичьей стыдливости. Частенько вместо старших некрасивых дочерей на смотрины приводили младших сестер или чужих пригожих девок. Только как отвенчаются и от обеда пойдут спать, увидит жених при свечах, что его жестоко обманули, век с нею жить, а всегда плакать и мучиться.

Но ведь он не смерд, не ничтожный посадский человечишко, которого всякий может обидеть. Он государь всея Руси и самодержец! Ох, не миновать кому-то из бояр немилосердной опалы! Пылая гневом, Михаил Федорович выбежал из сенника. Он увидел боярина конюшего на аргамаке, а рядом с ним нескольких бояр, пробующих на ноготь остроту тяжелого старинного меча, который обнажил конюший.

– Подмена!.. Измена! – срывающимся голосом выкрикнул царь.

Бояре бросились к царю, подхватили его под руку.

– Где крамольник?.. На кого изволишь гневаться, великий государь? – наперебой расспрашивали они.

– Кого вы, лукавые рабы, привели в сенник? – в ярости кричал царь, отталкивая бояр.