Сергей Степанов - Любовь и разлука. Опальная невеста

После обедни приходилось выслушивать новые поучения. Марфа Ивановна гневно порицала нынешних жен, забывших старинное благочестие:

– Иной муж обрящет злонравную жену лукаву, крадливу, блядливу, змию, скорпию, василиску. Отвечай без утайки, такой ли злонравной женой будешь моему сыну, великому государю всея Руси?

К счастью, Марья знала, что надобно отвечать. Недаром дядя Иван изводил ее нудными проповедями. И хотя она слушала дядю вполуха, кое-что запомнилось и теперь пригодилось. Она отвечала дядиным елейным голосом:

– Государыня матушка! Господь рек прабабе нашей Еве: «Отныне буди ты покорена мужу своему во всем и повинуйся ему и не буди тебя ни единыя власти над ним». Како презреть сию заповедь? Муж мне глава и господин, да не вопреки буду глаголить мужу своему!

– То-то же! Внимай старшим и мудрым. Вижу, ты стала разумнее с годами, – смягчилась старица Марфа.

Вскоре старица перестала шпынять невестку через каждое слово. Ее поучения стали заметно короче, словно она утомилась повторять одно и то же. Иной раз старица начинала дремать на полуслове, сидя на стуле и склонив голову набок. В такие минуты Марья смотрела на будущую свекровь, и в ее сердце шевелилась невольная жалость. Мишина мать пережила опалу и пострижение, разлуку с мужем и родными. Много лет над ней довлел страх потерять любимого сына, коего могли отравить или задушить, ибо он являлся соперником для других приискателей Московского царства. Даже сейчас на склоне лет Марфа не обрела счастья. Она чувствует, что власть ускользает из ее рук. Все ее покинули, осталась одна невестка, которая притворяется покорной и не чает, когда можно будет вырваться из кельи старухи. Будь Марфа Ивановна чуточку поприветливей, Марья непременно подошла бы и обняла бы ее от души. Но старица пробуждалась от дремы, вскидывала на невестку злые старушечьи глаза и возобновляла поучения. Марья сжималась и заученно твердила:

– Да, матушка государыня… Воистину тако, государыня…

Старица Марфа не дозволила устроить девичник, но, к удивлению Марьи, сама велела позвать в монастырь Машку Милюкову, дабы она убрала невесту для свадьбы. Машка ворвалась как снежный вихрь, обдав келью принесенным с воли холодком. Обнимая подругу, она коснулась своими раскрасневшимися от мороза щеками бледного лика Марьи. Оглядывая ее осунувшиеся от строжайшего поста и мучительных поучений ланиты, она нетерпеливо спросила:

– Ну как? Выдюжила?

– Кажись… Не сглазь!

– Тьфу-тьфу! – сплюнула через левое плечо Милюкова и начала выкладывать последние дворцовые новости: – Всех невест отослали по домам. Княжна Волконская так убивалась, молила устроить ей дополнительное испытание. Насилу ее выдворили со светлого чердака. Дуньки толстопятой, которую великий государь прехитро предложил в супруги, более никто не видал. Наверное, когда Марфа Ивановна огрела ее посохом, она побежала босая до своего Мещовска. К свадьбе никаких приготовлений не делают. Святейший патриарх повелел венчаться без огласки. Боится повторения беды с Долгоруковой.

Боярышня оглянулась на дверь кельи и шепотом предупредила подругу:

– Ведомо всем, что великий государь соблюл свое девство, аки непорочный агнец… Поди, не знает, что надобно делать с супругой. Ближних людей подле него не будет, дабы совет дать. Ты уж там в сеннике не оробей, иначе сама виноватой выйдешь.

– Как Бог даст! – отвечала Марья, покраснев до кончиков волос.

– На Бога надейся, а сама не плошай. Ин давай убираться к свадьбе. Не думала и не гадала, что одна буду укручивать государыню. Даже комнатных девок в монастырь не пустили. Строга Марфа Ивановна! Ох, строга! Ан не век ей куражиться! Кончится ее времечко после свадьбы. – Милюкова погрозила гребнем глухой стене, за которой находилась келья старицы Марфы.

В день царской свадьбы с раннего утра закружила февральская метель. По Постельному крыльцу ходили снежные вихри, жильцы у преградной решетки ежились от пронизывающего ветра. Однако государь Михаил Федорович не замечал обжигающего мороза. В хоромах на него надели кожух золотный аксамитный на соболях, а поверх кожуха – длинную соболью шубу, крытую золотым бархатом. Шубу подпоясали золотым кованым поясом. Царь сразу взопрел в жарко натопленных хоромах. На улице оказалось не лучше. В шубе нельзя было шагу ступить. Пришлось заметать за плечи длинные полы, и только так можно было идти, опираясь на руки ближних людей. В сопровождении бояр, окольничих и дворян царь сходил помолиться в Чудов монастырь к архистратигу Михаилу и к чудотворцу Алексею. Там его встретил святейший патриарх. Филарет Никитич благословил сына образом Пречистой Корсунской с Превечным Младенцем, обложенным серебряной сканью. Михаилу Федоровичу показалось, будто патриарх был смущен и рассеян, а вот мать, встретившая царя у входа в Воскресенский собор, наоборот, словно помягчела суровым ликом. Благословив сына образом Спаса, обложенным чеканным серебром, и образом Пречистой Богородицы Одигитрии, обложенным серебром с каменьями, старица Марфа прослезилась: