Бертрис Смолл: Рабыня страсти

Зейнаб прижала подругу к сердцу:

— Да, это и вправду я, дражайшая моя Ома, а ты, я вижу, за два месяца, что мы не виделись, отрастила прелестный животик! Это очень тебе к лицу. — Она улыбнулась. — Сын Аллаэддина-бен-Омара прибавляет в весе… — Она взяла подругу за руку и подвела к мягкому дивану:

— Садись, нам надо поговорить.

— Почему.., почему муж не сказал мне, что это ты? — Ома была вне себя.

— Потому, что он этого не знал, — хитренько прищурилась Зейнаб. — Все, что он видел, — это замотанную в шелка с ног до головы фигуру. Я не поднимала на него глаз, чтобы он не узнал меня и ничего не заподозрил. Наджа объявил всем, что я и слова не вымолвлю, покуда не приедет мой дражайший супруг. Сказал также, что до той поры имя мое будет сохраняться в тайне, — со смехом закончила она.

— И никто не знает? Даже.., даже старый Мустафа? — Ома была потрясена.

— И даже Мустафа, — заверила ее Зейнаб. Ома покачала головой:

— Но каким благословенным ветром принесло тебя в Малику? А где малютка Мораима?

— Мораима умерла от сыпного тифа в то время, когда я была здесь… — В глазах Зейнаб блеснули слезы, но она усилием воли овладела собой и поведала подруге печальную повесть и том, что за нею последовало. — Да благословит Хасдая-ибн-Шапрута Бог Авраама, Исаака и Иакова за его доброту, и пребудет милость Аллаха с моим дорогим Абд-аль-Рахманом — ведь они возвратили меня Кариму! Когда я узнала, что дитя мое погибло и похоронено. Ома, я просто расхотела жить. Надежда умерла в моем сердце, но они спасли меня. Оба они удивительные люди! — закончила Зейнаб.

— Князь будет вне себя от счастья, — сказала Ома. — Мой муж говорил, что с тех пор, как погибли все его родные, он погрузился в пучину отчаяния, хотя и исправно выполнял свой государственный долг… У него нет женщин. Ни единой, Зейнаб! И вообще он живет, словно какой-нибудь пустынник… Он ест в одиночестве, охотится один… Он добрый и справедливый правитель, но радость покинула его сердце. Он одинок. Я уже много недель не видала на его лице улыбки…

— И тем не менее он улизнул в горы на охоту вместо того, чтобы повстречаться со своею невестой! — едко обронила Зейнаб.

— Со временем он горько об этом пожалеет.., ну, когда узнает, что ты — это ты, — хихикнула Ома. — А как ты поприветствуешь его?

— Я еще не решила, — сказала Зейнаб. — Но в любом случае мне потребуется твоя помощь. Ома. Ты должна дать мне знать тотчас же, как муж твой узнает, что Карим возвращается. А когда визирь спросит тебя о моей наружности, скажи, что я очень хороша собой. Но не более! Скажи ему, что я не желаю, чтобы обо мне что-либо было известно до возвращения мужа с гор. О, я окутала себя дымкой таинственности, я постаралась! Если Аллаэддин остался таким, каким я его знала, то он непременно тотчас же сообщит о «таинственной незнакомке» Кариму. Мой жених приедет единственно для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. — Она хихикнула. — Мужчина не может устоять перед тайной. Ома.

Когда Ома воротилась домой, муж ждал ее с величайшим нетерпением.

— Ну? — бросился он к жене. — Какова она?

— Очаровательна. Обворожительна, — отвечала Ома. — Никогда прежде не видела столь прелестной женщины, как наша молодая княгиня. Нам всем весьма и весьма повезло.

— Но какова.., какова она из себя? — пытал визирь жену. — Она светлокожа? Или смуглянка? Стройная или полненькая?

Ома лишь улыбалась:

— Не могу сказать тебе, господин мой! Княгиня просила, чтобы я никому и ничего не рассказывала о ней до возвращения князя. Я сказала тебе все, что могла: она не безобразна.

И кончим на этом.

Аллаэддину-бен-Омару хотелось кричать от досады. У Карима теперь есть жена. У Малики — княгиня. И никто, даже вездесущий Мустафа, не видел ничего, кроме шелкового кокона, ничего, даже пятки! Это было невыносимо!

Надо тотчас же разыскать Карима! Князь должен вернуться домой!

На следующее же утро визирь приказал оседлать коня и поскакал туда, где вдалеке виднелись пурпурные пики гор. Он нашел Карима в Убежище, куда добрался лишь к вечеру. Князь выглядел на удивление спокойным и посвежевшим.

— Приехал составить мне компанию? — улыбнулся Карим. — Охота на редкость удачна. Не помню столь щедрой осени!

— Прибыла твоя невеста, — с порога объявил Аллаэддин-бен-Омар.

— Она хорошенькая? — равнодушно спросил Карим. — Что говорит твоя Ома? Знаю, что порядочная девица не откроет лица перед посторонним мужчиной, но уверен, что Ома уже была у нее и все тебе подробно обсказала. Она светлая или темная? Пышечка или худышка?