Горбунья, не поворачивая головы, поднялась по узкой лестнице за Томом, и они оказались в длинном, темном помещении с низким потолком. Через незастекленное окно виднелась крыша. На полу лежали два вороха соломы — будущие постели. Спать на них было жестко, но одну ночь можно и перетерпеть.
— Иди, доедай ужин, — приказала горбунья, — а я останусь с ребенком. Вы приходите сюда, но сначала досыта наешьтесь.
Том, поклонившись, ушел, а она, положив ребенка на солому, осторожно притронулась к его лобику губами, потом легла рядом. После дневного напряжения она почувствовала себя страшно уставшей. Пытаясь унять колотящееся сердце, она подумала, что можно немного и успокоиться: до утра они будут в безопасности, а там и до Дувра рукой подать. Здесь можно выспаться, набраться сил, а на рассвете продолжить путь.
Дверь неожиданно открылась. Вошел заносчивый незнакомец и, увидев ее, замер:
— Э-э!.. Я не знал, что тут есть кто-то. Я принес соломы.
— Благодарю вас.
— Вас четверо, не считая маленькой девочки, так?
— Маленького мальчика, — уточнила она. Рука ее вновь коснулась ребенка, казалось, ей необходимо было всякий раз удостовериться в его присутствии, когда речь заходила о нем. Мужчина приблизился и всмотрелся в спящего ребенка. Его пристальный взгляд напомнил горбунье женщину на берегу, заметившую, какая красивая у нее рука.
— Маленький мальчик, — сказал аристократ, — с внешностью девочки.
— Он еще есть малыш, и мне имели говорить, что больше походить на мать, чем на отца.
— Вид у него, — продолжал пришедший, — как у ребенка какого-нибудь вельможи.
И он так посмотрел на горбунью, что щеки ее запылали. В тот момент, когда густая кровь прилила к ее грязному лицу, она показалась на редкость молодой и пригожей.
Мужчина понизил голос:
— Леди, — сказал он, — здесь есть человек, лояльно настроенный по отношению к его величеству.
Она не ответила и только крепче вцепилась в ребенка.
— Ваши руки слишком изящны, мадам, — продолжил незнакомец. — Они выдают вас. Вам следует лучше прятать их.
— Мои руки? Я горничная своей госпожи.
— Ага! Этим все и объясняется?
— Да. Этим все и объясняется.
— У вас немного съехал горб, леди. Если позволите, я бы сказал, что он несколько высоковат. Вам стоило бы чуть больше сутулиться.
Горбунья попыталась заговорить, но не смогла: во рту пересохло, она вся дрожала.
— Я был в армии короля при Эджхилле, — продолжал придворный. — С маленьким принцем Чарлзом и его братом Джеймсом. Что-то в нем было такое — я имею в виду Чарлза, — что заставляло ему служить. Он был всего лишь мальчиком, но я никогда его не забуду. Высокий для своего возраста и слишком смуглый для англичанина, с готовностью улыбавшийся всякому человеку некоролевской крови! Всего лишь один из нас, и все-таки другой… Он прибыл для участия в штурме Эджхилла… Да благословит его Бог! Господи, сохрани принца Уэльского!
— Вы смелый человек: говорить такие вещи незнакомой женщине!
— Время требует смелых дел, мадам. Можете мне довериться. Желаю вам быстро и успешно переправиться через Ла-Манш.
— Ла-Манш?
— Вы же идете в Дувр, мадам. А там переправитесь через пролив и окажетесь рядом с королевой.
— Я ничего подобного не говорить, чтобы вы мочь так думать.
— Говорят, королева — корень всех бед короля, мадам. Может быть, и так, но она предана делу короля. Бедная леди! Вот уже два года как она покинула Англию, и произошло это, если не ошибаюсь, всего через пару-другую недель после рождения младшей дочурки, малышки Генриетты.
— Мне не подобать говорить о таких великих людях.
— Доверьтесь мне, мадам. Если я хоть чем-то могу быть вам полезен…
— Спасибо, но я быть всего лишь бедная женщина, которая пробираться к семье хозяина с мужем и другими слугами.
Дворянин поклонился и вышел, но она долго не могла даже шевельнуться, настолько сковал ее страх. Даже там, на дороге, когда мимо ехали на лошадях солдаты — враги короля, она меньше боялась, чем сейчас. Стены чердака показались ей стенами тюрьмы.
Когда молчаливая троица поднялась наверх, горбунья сидела на соломе, держа на руках ребенка.
— Я вся дрожу, — сказала она. — Тут был один приезжий, приносил соломы, и я почти уверена, он понял, кто мы, а поручиться, что он не станет болтать, я не могу.
Ночь для нее была полна страхов. Она ворочалась с боку на бок на соломе, горб из холстины тер ей спину, но снять его она не осмеливалась — если бы кто-то увидел ее без горба, объяснить такую перемену она не смогла бы. Риск был огромный. Эта сварливая королева, Генриетта-Мария, никогда бы не простила того, что ее дочь подвергалась такой опасности. И все же иногда нужно проявлять смелость и даже дерзость. Именно так поступила сама королева, и благодаря своей дерзости она сейчас у себя на родине, откуда может помочь королю, вместо того чтобы томиться в плену у врагов короля, используемая ими для шантажа — будущее, которое ей было обеспечено, не прояви она решительности.
Читать дальше