Синди Холбрук: Притворщица

Тусклый газовый фонарь, горевший над служебным входом в театр, безуспешно пытался сражаться с вечерним туманом.

Старая кляча, фырча и отдуваясь, подтащила к подъезду обшарпанный кеб.

— Тпрр-у, доходяга! — прикрикнул возница, натягивая вожжи.

Он мог бы и не делать этого — уставшая от жизни лошадь остановилась сама. И с превеликим удовольствием. Возница посмотрел на несчастное животное, сочувственно покачал головой. Затем обернулся назад:

— Прибыли, мисс!

Скрипнула дверца наемного кеба, звонко застучали по мокрой брусчатке каблучки. Возница с любопытством окинул взглядом свою пассажирку. Плотно закутанная в темный плащ, с капюшоном, низко надвинутым на глаза, она выглядела весьма загадочно.

«Эти комедианты всегда одеваются как-то чудно. Да и то сказать — все они малость чокнутые», — подумал хозяин кеба, ожидая, пока женщина подойдет к облучку. Она приблизилась, протянула плату за проезд. Маленькую ручку плотно обтягивала черная перчатка. На пальце была дырка, и она, эта дырка, лучше всяких слов сказала вознице, что на чаевые ему нечего рассчитывать.

— Благодарю вас, — негромко сказала женщина приятным, мелодичным голосом.

— С благополучным прибытием. — В ответе возницы явственно прозвучал намек на вознаграждение.

Увы! Одна-сдинственная мелкая монетка скользнула в его заскорузлую ладонь. Женщина повернулась и пошла ко входу.

Возле самой двери она почему-то задержалась, оглянулась. Возница нахмурился. Что она медлит? Замерзнет еще, простудится на таком-то ветру.

— Шли бы вы лучше поскорее внутрь, мисс! Что вам тут торчать? Озябнете еще!

— Да, — согласно кивнула женщина. — Нужно идти.

Кебмен посмотрел, как она сражается с тяжелой скрипучей дверью, прежде чем исчезнуть во чреве театра. Затем сокрушенно покачал головой и тронул с места свою успевшую задремать клячу.

Над парадным входом в театр ярко сияли фонари, создавая праздничное настроение. К театру подкатила щегольская карета с позолоченными ручками на матово блестящих лакированных дверцах.

— Прибыли, милорд! — торжественно провозгласил кучер.

Дверца кареты распахнулась, и из нее вышел мужчина. Он стремительно зашагал к подъезду, и от быстрого движения его широкий плащ распахнулся, позволяя видеть прекрасно сшитый вечерний костюм. Настоящим украшением мужчины был элегантный шейный платок, и сразу становилось ясно, что узел на нем повязан рукою настоящего мастера. А в складках шейного платка поблескивал прекрасный большой квадратный изумруд.

Рыжеватые волосы молодого джентльмена были уложены по последней моде — так, что казались слегка растрепанными случайным порывом ветра. Лицо мужчины — удлиненное, с аристократическими чертами, сохраняло спокойное и даже несколько строгое выражение. В руке, затянутой в лайковую перчатку, он держал письмо.

Выйдя из кареты, мужчина бросил взгляд на это послание, затем смял его и небрежно швырнул на землю. Налетевший ветерок подхватил смятый лист и погнал его по мокрой мостовой прочь, в густые вечерние сумерки.

— Похоже, спектакль уже заканчивается, милорд, — заметил с облучка кучер.

— Неважно, Бутл, — ответил приехавший, — все в порядке. Скоро я поставлю свой собственный спектакль. — Его темно-серые глаза мечтательно затуманились. — О, это будет замечательный спектакль! Такой спектакль, что моя драгоценная бабушка удавится от злости! Да ты и сам знаешь — она терпеть не может актрисок!

Мужчина рассмеялся — громко, весело. Затем, не переставая улыбаться, широкими шагами направился ко входу в театр.

— Прошу вас, оставьте его! — Изабель умоляюще прижала к груди руки. Все было еще хуже, чем она ожидала.

Прима в театре — всегда стерва. Стареющая прима — стерва вдвойне. Именно такой и была Молли Флэнниган — сорокалетняя актриса с остатками былой красоты на увядающем лице. И хотя ее зеленые глаза по-прежнему молодо и вызывающе блестели из-под копны выкрашенных в рыжий цвет волос, грудь молодящейся вдовы — пышная, некогда роскошная, уже не могла сопротивляться законам природы и опустилась под грузом прожитых лет.

— Но я так сильно влюблена в Джоша, моя милая, — ответила Молли, откидываясь на спинку старого скрипучего стула. — Так сильно…

— Но он же еще совсем мальчишка, — протестующе воскликнула Изабель.

— О, да! И какой мальчишка! — мечтательно протянула Молли.

Она вздохнула, грузно шевельнув тяжелой грудью, и глаза ее маслено заблестели.