Светлана Берендеева - Княжна

Александр, услышав этот голос, замычал, как в истоме, уткнувшись в её плечо. От его стона по телу пошла медленна волна, и она уже знала, что это такое. Она протянула руку и положила ладонь на его спину. Какая твёрдая и горячая у него спина! Он посмотрел на неё близко, недоверчиво дотронулся до её груди и восторженно выдохнул:

– Ты меня с ума сведёшь!

А потом всё было снова. Только ещё лучше, потому что она сразу ничего не боялась и не стеснялась, и он тоже.

Солнце переместилось со стены на пол перед окном, когда они оторвались друг от друга. Александр сел, глянул в окно.

– О, ч-ч-ч… Мне же ехать надо!

Он наклонился, быстро несколько раз поцеловал её лицо.

– Машенька, мне ехать надо. Я быстро вернусь.

Мария поднялась, придерживая простыню на груди.

– Я с тобой спущусь. Дай мне одежду. И отвернись.

– Зачем же отворачиваться, – спросил он лукаво.

– Ну, Саша!

– Ладно-ладно.

Он одевался, отвернувшись от неё. Она видела его спину с мощно перекатывающимися под белой кожей желваками. Спина была совершенно белой, а шея, лицо, кисти рук загорели до черноты.

Её одежды всего и было, что белая рубаха с вышитыми рукавами и воротом да шерстяная понёва в красно-чёрную клетку.

– Я готова, – сказала она, обёртывая вокруг головы белый плат.

Александр обернулся и увидел вместо своей Маши хорошенькую поселянку с мешковатой фигурой.

– А голову зачем? – спросил он, указывая на платок.

– Как же, – ответила она гордо, – я ведь теперь баба, непристойно с непокрытой головой.

Он рассмеялся, подхватил на руки.

– Баба ты моя!

Внизу на вопрос о яишне корчмарь осклабился.

– Уж какая теперь яишня, ясновельможный пан, обедать пора. Вот, не изволите ли, есть уха куриная, рыба фаршированная, мозги телячьи, бараний бок…

Александр нетерпеливо кивнул.

– Княгине подайте. И всё, что надобно для неё.

Он значительно глянул на кланяющегося еврея, и тот ещё пуще закланялся, закивал, забормотал угодливо.

Мария всплеснула руками – как же он поедет голодный!

Сказала корчмарю:

– С собой заверни что-нибудь. Жаркое, хлеба.

Торопливо, чтобы Саша не успел возразить, зачастила:

– На ходу жевать можно. Сытому ведь и дорога короче.

Когда Александр уже засовывал в седельную сумку собранный хозяином перекус, она, глядя в сторону, попросила:

– Ты не слушай там никого. Возьми у Вареньки платье, а у Марьи Васильевны, у княгини Долгорукой, мою шкатулку, она знает. А больше ни с кем про меня не говори. Ладно? А то там… сплетни всякие…

Она робко подняла на него глаза.

Он был уже в седле. Соскочил, обнял крепко.

– Любушка моя! Да как же я могу, после всего… Ты не тревожься. Какие нравы при польском дворе, это все знают. И злословие придворное тоже известно. Ты не тревожься.

Он легко коснулся губами её щеки, не дотронувшись до стремян, взлетел в седло.

– Я быстро. Завтра утром тут буду.

Сжал коленями конские бока и умчался.

Марии захотелось заплакать, но она не стала, а ушла в дом.

На столе уже стояло всё, что перечислил корчмарь.

– Что изволит кушать ясновельможная пани?

Мария тоскливо посмотрела в улыбающееся морщинистое лицо с вислым носом. Целый день! Хозяин нетерпеливо переминался.

– Может быть пани угодно вина?

– Студню бы горохового, – сказала Мария рассеянно, – с конопляным маслом.

– Горохового… с конопляным… У нас нет! Сожалею.

Но он быстро пришёл в себя и бойко проговорил:

– Как раз поспела гороховая похлёбка со свининой, сейчас принесу. После похлёбки не угодно ли тёртой редьки?

Марии стало весело.

– После похлёбки угодно бламанже.

У хозяина опять открылся рот, он вышел в полной растерянности.

Гороховая похлёбка была невкусной – жидкая и полна сала. Пришлось приняться за рыбу. Ах, как делали гороховый студень дома! Он подрагивал на блюде, упругий, переливающийся блёстками масла. Его расчерчивали ножом на клеточки и посыпали жареным луком с морковкой. Как-то там сейчас? Качели, поди, уже повесили.

Сейчас Саша, верно, проезжает развилку, где распятие.

Она съела ещё что-то, не чувствуя вкуса, походила по двору, поднялась в свою комнату и посидела у окна.

Сейчас он подъехал к броду. Не споткнулся бы конь – там такие камни под водой.

Ах, забыла совсем – постель же переменить надо. Она спустилась. Внизу сидела ватага шумно переговаривающихся мужиков, хлебали гороховую похлёбку. Подскочил хозяин со своим «что изволит ясновельможная пани?»