Мэри Бэлоу - Бессердечный

И все-таки что-то задело его душу. Возможно, это была боль, вызванная воспоминаниями о давно ушедших днях. Память о том, что значит быть отвергнутым всеми, кто дорог тебе, в ком был смысл твоей жизни. Память о пугающем одиночестве, о существовании вне дома. Жизни, о которой он ничего не знал и в которой он был беззащитным.

Нет, он не хотел возвращаться домой. Больше всего на свете он хотел вернуться в Париж. Если у него и был дом, то в Париже. Там он себя чувствовал спокойно и уютно. Это был мир, сделавший из него того, кем он стал теперь; мир, над которым он чувствовал свою власть.

Но он вернулся в Англию и навестил свою семью. И снова почувствовал горечь и злость – отвергнутый собственной матерью. И невозможность разорвать узы, связывающие их – сына и мать. Он не увидел в ней ни капельки тепла за все время своего визита и ничего, что заставило бы его снова захотеть увидеться с ней.

Да, Дорис и Эшли! Мать уверяла, что они нуждаются в его руководстве. Ведь он – глава семьи. И он любил их – в то наивное время, когда был еще способен любить.

Мог ли он дать им то, чего ждала от него мать? И поскорее вернуться в Париж?

Генриетта управляет Баденом, как будто она до сих пор там хозяйка. Но почему нет? Она ведь была женой Джорджа. Она выстрадала это право. Возможно, она страдала больше, чем он, хотя имела высокий титул и жила в уютном доме.

Он считал, что она имеет полное право распоряжаться поместьем, а мать – злиться из-за этого. Но если он женится, то уже не встанет вопрос, кто хозяйка дома.

Опять! Чертов Тео с его советами, которые впиваются, как иголки, и колют и днем и ночью, пока не послушаешься его!

Но к этому совету он не прислушается. Даже ради спокойствия и престижа семьи он не пожертвует своей свободой.

Итак, самое худшее позади. Он увидел всех их снова – кроме Генриетты, с которой он не собирался встречаться ни при каких обстоятельствах. Он узнает получше, что происходит в жизни Дорис и Эшли; разберется, если это возможно, с проблемами; пошлет в Баден за бумагами и, возможно, за самим Колби; посмотрит, есть ли какие-нибудь основания прогнать управляющего и назначить другого, – и вернется в Париж, так быстро, как только возможно. Он надеялся, что летом уже будет во Франции.

А за это время он постарается развлечься. Совсем не плохо сменить обстановку, побывать в лондонском обществе, увидеть новые лица и услышать новые сплетни. Тео уговаривал его пойти на завтрашний бал к леди Диддеринг. Это будет один из самых блистательных приемов этой весны, как уверял его дядюшка, место, где можно будет встретить всех, кто имел какой-нибудь вес в обществе.

Чего дядюшка не сказал, так это того, что там наверняка будут барышни, стремящиеся найти себе мужа. Но это понятно и без слов.

Он пойдет туда. Мама и Дорис тоже будут там – Дорис сказала ему об этом за чаем. Он увидит, как Дорис ведет себя с поклонниками и существует ли в действительности у нее связь, на которую намекала мать. К тому же ему было всегда приятно посмотреть на молодых леди и потанцевать с ними, даже если он и не собирался соблазнить какую-нибудь из них. Ему нравилось очаровывать их и видеть, как они улыбаются ему и краснеют.

Да, он пойдет туда. Он забыл, что такое глубокие чувства, но он никогда не забывал, что такое развлечения.

Они ехали на свой первый бал. Бал у леди Диддеринг, который обещает быть изумительным и волшебным – так сказала им леди Стерн. Этой ночью там соберется весь свет.

Анна была одета в новый наряд, приводивший ее в восторг: яблочно-зеленое платье с корсажем, вышитым золотом. Книзу собранное, оно приоткрывало палево-зеленую нижнюю юбку на обручах.

Она безоговорочно отказалась обрезать и туго завить волосы по последней моде, но они были завиты сзади и на висках и припудрены. Она никогда не пудрила их раньше.

Маленькая круглая шляпка у нее на макушке была из того же кружева, что и оборки, выглядывавшие из-под рукавов платья. Такие же кружевные ленты были прикреплены сзади к ее шляпке.

Ее светло-зеленые с золотым шитьем туфельки были на высоких каблучках – еще одно новшество, на которое она решилась. Она носила их, не снимая, два дня подряд, чтобы быть уверенной в своей походке. Анна не воспользовалась ни мушками, ни косметикой, хотя крестная предупреждала ее, что она будет скорее исключением, чем правилом.

Но мысли, теснившиеся у нее в голове, пока они ждали прибытия экипажа, были совсем не о ней самой. И не собственная внешность и не надежды относительно себя заставили сиять ее глаза, а щеки – гореть. Она следила за своей сестрой, которая вошла в комнату, где ее ждали Анна и леди Стерн. Анна не могла поверить, что это – та самая девушка, которая только вчера еще была ребенком.