Елена Литвиненко: Кукла советника

– Ешь-ешь, – подбодрил меня парень.

Я осторожно, словно курица могла меня клюнуть, взяла ножку в руку. Не спуская настороженного взгляда с пажа, откусила источающий божественный аромат кусочек. А потом весь мир для меня пропал, я очнулась, только когда поняла, что почти рычу, вцепившись в крылышко, а паж пытается его отобрать.

– Хватит, говорю! – ругался он. – Вот же брыгова девчонка! Хватит! Отдай! – выхватил он блюдо из-под моего носа. – Живот заболит. Через час еще поешь, а пока хватит. Руки помой. Не об себя вытри, а помой, дура!

Проводив грустным взглядом еду, я пошла мыться в третий раз. В третий! С ума сойти. В приоткрытую дверь влетел небольшой сверток и пара туфель. Заскользила по плитке деревянная расческа.

– Переоденешься.

– Да, господин, – по привычке поклонилась я, хотя меня никто не видел.

Нижняя сорочка из тонкого льна мягко легла на плечи. Темно-розовое, лососевого оттенка платье, украшенное серебряным шитьем вдоль узких рукавов, небольшого выреза-каре и по подолу, было чуть великовато, но широкий пояс решал проблему. А туфли привели меня в восторг – маленькие, шелковые, с парчовыми бантиками у носка. Даже жаль такую красоту на ноги надевать: из-под длинного подола – как у взрослой! – их никто не увидит.

– Ну, где ты там? – Отъехала в сторону панель.

– Я готова, господин Тимар! – повернулась к пажу.

Парень смотрел на меня расширенными глазами. Как-то странно скривив рот, обошел вокруг, я только головой вертела.

– Кто твой отец?

– Папа – рыцарь! – гордо ответила я.

– Где он? – недовольно спросил паж.

Что не так я сделала?..

– Папа, он… Он уехал два года назад. Еще не вернулся.

– Он не признал тебя?

– Признал! – возмутилась я. – Я не бастард!

– Татуировка рода есть?

– Нет… Но папа обещал сделать!

– Ясно, – поджал губы парень. Еще раз оглядел меня и сухо приказал: – Из гостиной – ни шагу. Поужинаешь, когда начнет темнеть, руки мыть не забывай, ничего не трогай, поняла?

– Да, господин.

– Отлично.

Отодвинув, почти отшвырнув меня в сторону, паж быстрым шагом покинул покои.

«Скотина!» – услышала я тихое из-за двери.

Странный он, этот Тимар. Сначала ругался, потом шутил, потом снова стал недовольным. Может, я платье неправильно надела? Так, вроде бы, нет – зеркало утверждало, что наряд сидит хорошо. Даже лучше, чем на Куколке, гордо подумала я, покружившись. Видели бы меня сейчас на кухне… Не узнали бы, наверное. Интересно, кто вместо меня рябчиков ощипывает?

Я хотела заглянуть в шкаф с банными принадлежностями, но не решилась, еще разобью что. Вышла в гостиную, побродила вокруг стола, разглядывая листы плотной, чуть желтоватой бумаги, нож с выдвижным прямоугольным лезвием, бронзовую чернильницу в форме обнаженной девушки. Нарисовала пальцем узоры на мелкозернистом песке-промокашке, посидела в каждом из трех кресел и, наконец, подошла к окну. Высокое, стрельчатое, я не достала бы до смыкавшихся кружевных решеток, даже если бы залезла на подоконник. Впрочем, эту мысль я сразу отмела – не хватало помять мое новое платье, и просто раздвинула пошире тяжелые бархатные портьеры.

Вид из окна был не хуже, чем со Сторожевой башни. Замок, как на ладони, со всеми пристройками, галереями, казармами во внешнем дворе, крепостной стеной, на которую мне не было хода. Внизу бродили люди-таракашки, а наверху бугрилось серо-стальными бурунами низкое небо. Плывущие с гор тучи, казалось, цепляли подолами шпили башен, сквозь прорехи в облачной кисее сыпался мелкий снежок – в ожидании гостей княжеский маг пока еще удерживал буран.

Я, как кошка, сидя у окна, наблюдала за происходящим внизу. Кареты лордов, маленькие черные коробки, запряженные лошадьми мышиного размера, все прибывали. Замок в сгустившихся, несмотря на всего четвертый час пополудни, сумерках горел цветной иллюминацией вдоль карнизов, улыбался желтыми окнами. Туда-сюда сновали слуги – их можно было отличить от лордов благодаря отсутствию развевавшихся на ветру плащей.

У нас всегда было много работы, а в День Поворота зимы, день с самой длинной ночью, ее количество утраивалось. Помню, в прошлом году меня растолкали затемно и вместе с другими принеси-подай отправили за дровами. Нужно было наносить хвороста, чтобы оживить тлеющие угольки, и колотых пней, которые долго прогорают. А много ли дров я могла притащить за один раз, будучи лишь на пару ладоней выше стола? Вот и пробегала почти до самого обеда. Потом мыла овощи, отскребая их щеткой в ведре, потом столы, оттирая жир после потрошения птицы, потом снова овощи и снова столы. И так весь день, настолько отупев от усталости, что не заметила ни праздничного фейерверка, ни опрокинувшегося чана с кипятком. Я не обварилась только благодаря какому-то рыжему мальчишке, выдернувшему меня из-под обжигающего потока.