Лесса Каури - Фаэрверн навсегда

Губы свело судорогой.

– Я готова, тэна! – с усилием произнесла я.

Клавдия кивнула. Ее руки с длинными пальцами легко опустились на живот роженицы. Короткое сильное движение – и выпуклость легла в другом направлении. А затем руки матери-настоятельницы начали источать голубоватое сияние, втягивающееся внутрь тела женщины, которая застонала и задышала глубже, закорчилась в судорогах. Ощущение усилия было физически ощутимым. Я стиснула зубы, будто тужилась вместе с ней, производя на свет новую жизнь. Будто отдавала свои силы вместе с мэтрессой Клавдией, не желая, не соглашаясь отпускать во тьму эту женщину и этого ребенка!

Между ног роженицы показалась головка новорожденного.

Одним из первых умений, полученных нами, послушницами, в Фаэрверне, было умение принимать роды. «Жизнь везде жизнь, – говорили монахини, – и вы должны уметь сберечь ее!»

Клавдия опустилась на колени с тихим стоном, но мне нельзя было отвлекаться – я принимала младенца, выводила головку, плечико, одну ручку. Доставала его целиком, склизкого, в крови и смазке, но… живого. Впервые в жизни с моих губ слетели слова благодарности Великой Матери, ибо это было настоящим чудом. А с его губ слетел протестующий крик – в мире, в который он пришел, было холодно и темно, и не материнские руки обнимали его!

– Заберите дитя, с ним все в порядке! – крикнула я.

Передала ребенка вбежавшему отцу и едва успела вернуться, чтобы подхватить падающую настоятельницу. Она отдала всю себя, до капли, понуждая тело, из которого истекла жизнь, вытолкнуть дитя.

– Тэна, благодарю! – потрясенный отец со слезами на глазах пытался коснуться моих одежд.

– Оставьте нас! – приказала я, ощущая в себе странную силу.

Он послушался. Я усадила мэтрессу поудобнее, привалив спиной к кровати, сама встала на колени рядом, разглядывая роженицу.

Несмотря на кровопотерю, молодая мать продолжала сопротивляться смерти. Я надеялась, что крик ребенка она слышала, хоть и бродила где-то по ту сторону зримого мира, и это давало мне надежду! Внезапно вся моя жизнь показалась пустой и никчемной. Я не сумела сберечь отношения с отцом, потеряла любимого, но так и не нашла себя. Если сожаления и были, сейчас они превратились в прах. Все это не важно! Важно то, что ребенок будет расти без мамы… или с ней!

Целительский дар еще ни разу не снисходил на меня, и я думала, так и будет. В моих мыслях и поступках не было ни чистоты, ни сосредоточения, но сейчас все это оказалось неважным. Я точно знала, что должна попробовать спасти ее!

«Бирюза и мёд твоих глаз, Великая Мать, тепло и сила твоих ладоней да пребудут со мной! Дай мне возможность исцелить эту женщину! Дай силу подарить ей долгую жизнь рядом с любящими людьми!» Целительные молитвы Фаэрверн навсегда запечатлел в моей памяти. Многие сестры использовали только первые сакральные фразы, далее обращаясь к Богине своими словами, ведь важным являлась не форма обращения, а суть. Мне пока было сложно поступать так, поэтому я повторяла про себя знакомую молитву, стараясь вложить в нее всю свою веру в исцеление.

Ладони потеплели, или мне показалось? Я отринула все ощущения, погрузившись лишь в желание спасти роженицу. Молитва заключила меня в кокон из слов, который накрепко спаял меня и молодую мать. Это не она – я! – пыталась вдохнуть полной грудью, не она – я! – слабой рукой искала дитя, чтобы обнять! «Бирюза и мёд твоих глаз, Великая Мать, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной! Дай мне возможность исцелить эту женщину! Дай силу подарить ему долгую жизнь рядом с любящими людьми!»

Неожиданно мир распахнулся, как распахивается небо над морем, если выезжаешь из-за поворота дорога на берег. В моем сознании возникла ясная картинка внутренних разрывов, вызывающих обширное кровотечение. Вот здесь, здесь и здесь нужно срастить сосуды, чтобы оно остановилось… Мир закружился колесом, когда Сила потекла сквозь мои ладони, унося с собой и часть меня. Не слыша себя, я уже не шептала, рычала слова молитвы, лишь бы не потерять сознание, как мэтресса, и не выпустить из рук жизнь молодой матери. В миг, когда, казалось, темнота была готова накрыть нас обеих, на мои ладони легли горячие ладони Клавдии.

– Умница, Тамарис, – сказала она, как будто ничего не случилось, – ты все сделала верно… Дай теперь мне держать ее, ибо твои силы на исходе!

Я упала на пол, задыхаясь. Усталость обрушилась с такой силой, что в глазах потемнело, а тело свила жестокая судорога. Но я улыбалась. Впервые за долгое время улыбалась от счастья, потому что знала – Сашаисса услышала меня!