Слава Соло - Обещанная временем

Кутхи считали нас, вег, чем-то наподобие богов. В одной из своих реинкарнаций, пройдя долгий путь из касты в касту, им суждено было стать такими как мы, если их души были достаточно чисты и мудры.

– О чем ты задумалась, дочка?

– Да так, – я выныриваю из своих мыслей о прекрасной пирамиде и ее творце, Микосе Вее, которому не суждено было в этой жизни быть приглашенным в наш дом, – прекрасные вещи иногда делают вушты.

Папа хмурится, как и всегда, когда ему не нравится то, что я говорю.

– Знаешь, Лали, иногда я поражаюсь, откуда у меня взялась такая свободомыслящая дочь. У меня, лидера партии консерваторов.

– Это за тем, – я, подлизываясь, крепче прижимаюсь к нему за локоть, – чтобы наши души учили друг друга чему-то новому.

– Ох, лиса, – усмехается отец, – ну-ну, посмотрим, чему ты меня научишь.

Папа уже очень давно поседел и носил густые бороду и бакенбарды. Признаться честно, я бы вряд ли узнала его, вздумай он когда-нибудь гладко выбрить подбородок. Более того, не уверена, что он вообще менял когда-либо свой имидж. Господь знает, какие секреты таила его борода.

– Веги Ра!

Оборачиваясь на приветливый возглас, я вижу перед нами Гая Яра. Для вечера он выбрал все тот же черный костюм из плотной ткани. Ах да, и лицо у него все такое же, излучающее уверенность и силу.

Хотя, что я ожидала увидеть? Аскетизм – еще один атрибут касты воинов. Крикливые, цветастые наряды считались чем-то неподобающим для граштрий.

– Гай, – папа расплывается в улыбке, словно и не расставался с ним всего пару часов назад, – я рад вас видеть.

Отец обменивается с ним приветствиями и следует по каменным ступеням ко входу в куб, оставляя меня на попечение Гая.

– Выглядите прекрасно, – в моменте в глазах Яра разгорается огонек вожделения, и я внутренне ликую. И пусть это длится всего мгновение, после чего на его лицо вновь падает маска заслона эмоций, но мне и этого достаточно.

Красное платье из шелка, дополненное белыми перчатками по локоть и меховым белым манто, произвели нужный эффект.

Отец никогда не ограничивал меня средствами относительно нарядов, видимо надеясь, что благодаря этому я сделаю партию повыгоднее.

– Благодарю, – я немного склоняю голову, но не играю застенчивость.

Гай предлагает мне руку, и мы движемся вслед за отцом, в центр Возрождения, где уже собралось достаточно народу.

Блеск камней на шеях дам и свечей, выставленных разными уровнями по периметру куба, еще больше погружают в атмосферу классицизма. Именно в этом направлении и творит художник.

– А у него потрясающее воображение, – невольно ахаю я, когда мы подходим к одной из картин.

Основываясь на том, что я читала, и том, что рассказывал мне Дарий, я заключаю, что на ней запечатлен корабль в шторм. Вода переливается всеми цветами радуги: от оранжевого, до небесного-голубого.

– Они и правда были такими невероятными? – шепчу я, приближая лицо на столько близко к картине, что чувствую легкий запах масляной краски.

– Корабли? – отзывается Яр.

– Моря.

– Если верить тем фактам, что остались у нас, – он равнодушно пожимает плечами, вызывая во мне укол разочарования.

– Вам совсем нет до этого дела? – я складываю руки на груди, вызывая у него смешок.

– Признаться честно, Лали, меня больше занимает то, что происходит здесь и сейчас. У меня нет романтического склада ума, чтобы представлять себе давно высохшие моря. Передо мной ежедневно встает сотня различных вопросов, касающиеся нашего выживания здесь и сейчас. Например о том, что подводные источники тоже исчезают. Простите, но это слегка отрезвляет, возвращая меня в текущее время. Поэтому да, отвечая на ваш вопрос, мне совсем нет дела до истории. Но я не чужд искусства. Мне нравятся подобные выставки.

Все это он произнес абсолютно спокойным тоном, без тени раздражения. Он просто пояснял мне свою позицию.

– Что же, это ваш выбор, – прерывая зрительный контакт, который уже становился неловким, я перехожу к следующей картине, параллельно кивая знакомым, но кратко. Чтобы не вынуждать их подходить и завязывать беседу.

Выставка поистине удалась. Атмосфера была на столько таинственной и завораживающей, что даже веги, чувствовавшие всегда и во всем свое превосходство, говорили шепотом, словно в храме.

– Лали, – Гай резко наклоняется к моему уху, пока я изучаю очередную работу, – это сам художник.

– Где? – я оборачиваюсь чуть резче, чем положено приличиями.

– Вот же, – он указывает на человека невысокого роста с черными жесткими волосами и раскосыми глазами, – если позволите, я вас представлю.