Ирина Критская - Три судьбы. Часть 2. Нежить

– Слышь, ты мужика нового видала? Его с району прислали, Димка евойный с твоей Машкой в одном классе. Ваще мужик, просто отпад. Словечко бы замолвила, есть тут, мол одна брошенка, сладкая, медовая.

– Вер, я его и в глаза не видела, откуда. Да и про Димку от тебя впервые слышу. Маша не говорила ничего, странно.

– Во-во. За околицей обжимаются, а мать и в ус не дует. Гляди, в подоле принесёт тебе. В общем, ладно. Чай пить мне недосуг, магазин ещё не считала. А насчёт меня вспомни, коль мужика увидишь. Век благодарна буду. Своему гаду, предателю роги наставлю, хоть. Вот ведь, блин. Я думала, вы познакомились уж.

Когда за Веркой закрылась дверь, Маринка присела рядом, налила Луше чай, насыпала конфет. Отхлебнула из своей чашки, пригорюнилась.

– Колька совсем чего-то, Луш, прям дураком становится. Сядет, морду свою красивую набычит, смотрит в одну точку. А тут нож у него из кармана пиджака вытащила. Где взял только, маленький, острый. Что-то боюсь я. Ты бы травы свои заварила, как в том году, попил, лучше стало. Просто ведь хороший был, как здоровенький. А теперь опять.

– Заварим, Мариночка, все сделаем. Ты ужинать зови его.

– Не пойдёт. Не ест ничего уж два дня. Воду только глушит, вёдрами прямо. Луш, боюсь.

Пока Маринка уговаривала мальчика, Луша пошла в сарай, посмотреть не окотилась ли коза, да и Машу встретить. Во дворе была такая ночь, что захолонуло сердце – казалось, что это бриллиантовое сияние снега отражается в фиолетовой черноте неба, а приглядишься – нет, не снег, мелкая россыпь звёзд. И у Луши впервые со дня смерти Андрея немного ослабла дикая боль внутри, как будто вытащили спицу. Вытащили… Но рана осталась…

Маши нигде не было, и Луша пошла в сарай, где у натопленной буржуйки который час мучалась коза, никак не могла окотиться. Они весь день бегали к ней по очереди, а сейчас уж пора было вмешаться. Луша вбежала, да и обмерла на пороге – коза лежала на боку и тяжело дышала, а у ног её, запутавшись в тряпках, вытянул ноги мертвый козленок. Луша в сердцах толкнула ногой ведро, оно загремело и покатилось, и пока она его доставала из под полатей, в сарай зашла Маша. Ойкнула, бросилась перед козленком на колени.

– Маш, он дохлый. Не дышит. Козу давай подымать.

Но Маша матери не ответила. Она положила обе руки на голову козленку, вытянулась в струнку, так что её тонкое тело затрепетало, издала странный, клокочущий звук и замерла. Потом глубоко вздохнула, закрыла лицо узкими ладонями и Луша, вздрогнув, уставилась на козленка – он пытался в встать и дёргал длинными, ломкими, как соломинки, ногами.

Маша сидела на маленьком диванчике в своей комнате, расчесывала волосы частым гребнем, доставшимся ей ещё от бабки Пелагеи, смотрела на себя в зеркало и думала. «А и вправду, откуда у меня такие волосы чёрные, брови эти, глаза? Мать вон светленькая, отец тоже не особо тёмным был, странно. Тётя Марина? Ну да, может быть, но совсем ведь другая она – маленькая, круглая, как шар. Да и это еще… Что за сила на нее находит – неуправляемая, страшная, необъяснимая, торкает изнутри, разрывает душу. И становится тогда она, Маша, всесильной. И не знает она тогда границ, захлестывает эта сила её волной, поднимает на гребень и несёт без остановки, без удержу. С этим жить трудно, без этого – не получается. Само оно…

Потерявшись в мыслях, Маша даже не заметила, что кто-то вошёл в её комнату, встал за спиной, согрел тёплым дыханием затылок. Маша обернулась – Колька. Бледный, с золотыми кучеряшками густых волос, вставшими вокруг круглого лица, как лучики у солнца, смотрит на Машу остановившимся взглядом пустых, голубых глаз, а на полных розовых губах красивого мужского рисунка, повисла слюнка, как будто замёрзла.

– Что, Коленька, спросить чего пришёл? Или скучно тебе? Вон, гляди – мячик у меня есть, возьми, иди поиграй.

Но Колька не обращал внимания на Машины слова, он подошёл ближе, отнял у неё гребень и начал чесать её чёрные пряди – медленно, размеренно, качаясь из стороны в сторону китайским болванчиком. Маша попыталась тихонько отобрать у парня гребень, но он, не выпутав крупную прядь из частых зубьев, вдруг дёрнул сильной рукой так, что Машина голова чуть не отлетела от рывка, парень чудом не вырвал у неё из головы клок волос.

И в этот момент Маша впервые почувствовала по-настоящему, как ЭТО возникает в ней. Сначала огнём обжигает кожу, потом холодом накатывает волна где-то в области сердца, она разливается внутри, сначала теплеет, а потом начинает палить. В голове вдруг сжимается, а потом выстреливает пружина, и тогда с глаз, как будто падают шоры, и мир становится другим. В этом мире она уже не Маша с чёрными, длинными косицами, а воительница, колдунья – в длинном, серебристом платье, с распущенными чёрными волосами до пят, всесильная, непобедимая, страшная. И тогда перед ней расступаются горы, высыхают реки, падают ниц леса..