Предупреждение монаха было совершенно избыточным. Мэгг настолько устала и была так разбита, что и не думала о побеге. Во всяком случае, не сейчас.
Её действительно вывели из фургона, поводили из стороны в сторону, держа за локти, а когда онемение в ногах пропало, отвели в сторону. Шелестящий незнакомый голос пообещал отвернуться. Всё, что Мэгг оставалось, это поверить, и, кое-как приподняв юбки связанными руками, справить нужду. Чьи-то ловкие пальцы действительно ослабили верёвки на запястьях и без нежности, но и не грубо растёрли пальцы и ладони.
Потом ей дали ещё походить, прижали к губам кружку с чистой водой и снова усадили в фургон. Отличия фургона от кареты стали заметны, именно когда Мэгг садилась в него снова – он был большим, позволял выпрямиться почти во весь рост, и просторным.
Монах снова оказался где-то рядом, велел трогаться – и фургон покатился вперёд, к столице.
И Мэгг не знала, что ждёт её дальше.
Прошло четыре дня в пути.
Мэгг почти привыкла к слепоте и зависимости, почти смирилась с тем, что у неё связаны руки. И почти перестала вздрагивать всякий раз, когда монах обращался к ней.
Он говорил нечасто – предупреждал об остановках, спрашивал о самочувствии и изредка, не чаще трёх-четырёх раз в день, задавал вопросы: о милорде Тео Эскоте, о Кгарет-лине, об ограблении, об умении уходить в тень и, совершенно неожиданно, о том, где прошло детство Мэгг.
Благодаря тому, что между вопросами проходило много времени, Мэгг успела придумать, что отвечать и как защитить Зои – о собственном спасении она уже и не думала. Пытаясь искренне верить в свои слова, Мэгг рассказывала о том, как в юности сбежала от своего опекуна, как ходила с бродячим цирком, как познакомилась с беглым пареньком-тенью, который не назвал своего имени, но стал ей на время надёжным спутником.
Детали биографии Зои она осторожно вплетала в собственную историю. Монах ни разу не обвинил её во лжи и не прервал – поэтому можно было надеяться, что он верит ей.
Он был с ней, пожалуй, даже пугающе доброжелателен. После того обвинения в лживости он ни разу не позволил себе резкого высказывания, оскорбления или даже намёка на подозрение. Не было с его стороны больше и угроз – впрочем, Мэгг поверила той единственной и не пыталась бежать. Только не вслепую, не зная даже, сколько теней её окружает и кто ещё сопровождает фургон.
Монах слушал её внимательно, иногда задавал уточняющие вопросы и, когда считал, что она сказала достаточно, произносил своим сухим голосом:
– Довольно, госпожа. Отдохните.
И Мэгг бывала вынуждена замолчать.
Начался пятый день в пути. Течение времени Мэгг отсчитывала по приёмам пищи и по тому, как монах говорил ей: «Поспите, госпожа».
Мэгг проснулась от того, что фургон слишком сильно качнулся. По привычке она открыла глаза, но, разумеется, увидела только черноту повязки. Плечи заныли – Мэгг иногда с ужасом думала, сможет ли она снова шевелить руками, когда её развяжут. Но потом вспоминала, что ей это не пригодится – ведь в столице её наверняка ожидает плаха – и оставляла попытки даже размять затёкшие мышцы.
Пережив утренний приступ отчаяния, Мэгг помолилась Всевышнему. В последние дни она молилась за Зои, свою дорогую подругу, за Лина, названного брата, и возносила просьбу о том, чтобы её смерть была быстрой и безболезненной, а все грехи ей бы простились.
Только закончив молитву, Мэгг поняла, что что-то изменилось. Она не могла объяснить, как именно это почувствовала, но была уверена: её магическая маскировка растаяла. Закончились силы держать её.
– Как интересно, – проговорил совсем рядом монах, и Мэгг привычно содрогнулась от ужаса, услышав его голос. – Я подозревал, что…
Вдруг монах замолчал. Тёплый сухой палец коснулся её щеки. Мэгг зажмурилась и вжалась в спинку сиденья.
– Возможно ли… – проговорил монах совсем тихо. Палец убрался, зато ладонь оказалась у Мэгг на затылке. Прежде, чем девушка успела по-настоящему испугаться, ладонь отпустила её – и сняла повязку.
Свет резанул по глазам, Мэгг охнула, зажмурилась, но слёзы всё равно потекли из-под век.
Монах не торопил её.
Мэгг проморгалась, шмыгнула носом и посмотрела на него.
При свете дня его лицо… Было всё таким же пугающим, но уже не казалось потусторонним. У него действительно сильно западали щёки и резко выделялись скулы. Большие глаза утопали в глазницах, а слишком тонкие бескровные губы навевали мысли о проклятых существах, о которых болтали по ночам крестьянские дети.
Читать дальше