Оливия Лейк - Госпожа души моей

– Милорд, в моей душе царит мир и покой, плотские радости больше не волнуют меня, – тихо призналась она, опуская глаза. Брачный обряд завершен, более спать вместе необходимости нет.

– Как пожелаете, миледи, – поцеловав ее руку, он встал и покинул спальню жены. Что же, в его жизни, вероятно, теперь тоже будет царить покой.

Месяцем ранее

Переход через Зачарованный лес проходил мирно и тихо. Нападения зараженных животных больше не повторялись: после истории с пумами король Эрик, дождавшись выздоровления Алиры и помолвки, отбыл обновлять охранные руны-печати. Никакая темная нечисть не смела больше заходить за оградительные чары – магия владыки сияла так, что аж глаза обжигало, заставляя жмуриться. Никакое зло не посмеет взглянуть на свет самой жизни. Даже сейчас его сила незримой рукой охраняла небольшой отряд, продвигавшийся по королевским землям.

Эдрик ехал во главе всадников, готовый в любой момент обнажить меч. Он еще помнил нападение бесов, заставшее как раз на границах с большим трактом. Помнил зараженных животных: они не нападали, не смели выползать при короле Роутвуда, но зыркали стеклянными глазами и шипели. Шипящие зайцы – и жутко, и смешно. Сейчас ехалось легко и спокойно, но Эдрик больше не доверял никакому затишью, потому что после него обязательно следует буря. Роутвуд, как рассказывал Лансиль, напрямую связан со своим господином. Если в душе владыки тревога и беспокойство, если они точат его, отравляют его свет, то и Зачарованное королевство смурнеет и тревожится. Что бы кто ни думал, а Эдрик уверен, что Эрик был очень, очень привязан к Алире. Любовь ведь бывает разная – у каждой пары своя, – а между ними явно было что-то сильное, свое, непохожее ни на что. Эдрику иногда казалось, что когда они касаются друг друга – вполне невинно даже – воздух между ними дрожит и раскаляется. Эрику, совершенно очевидно, сейчас так же тяжело, как и Алире. Как он перенес их разрыв? Как аукнулся Зачарованный лес? Эдрик тихо вздохнул. Вполне возможно, конечно, что после возвращения матери Лансиля, которую по слухам Эрик очень любил, здесь все засияет так, что в пору солнце гасить – слишком много света на одну Сагенею.

«Поживем – увидим!» – подумал Эдрик. Вестник сказал, что милорд Эрик должен засиять, как прежде, якобы с Алирой его свет тускнеет, что только с Наримель он станет великим. Хорошо, что сестра этого не слышала. Эдрик плохо представлял, что значит «великий маг», на его взгляд и силы, и величия в короле было с лихвой, но сам Эдрик всего лишь человек – ему не дано познать божественных замыслов. Он бросил взгляд в сторону Алиры и плотно сжал губы. Она мерно покачивалась в седле и смотрела прямо перед собой. Печальная и отчего-то бледная.

– Как ты? Все нормально? Неважно выглядишь, – спросил Эдрик, поравнявшись с ней.

Алира проглотила подступивший к горлу ком и глубоко вдохнула. Всю дорогу ее мутило: сначала дурнота была легкой и временной, затем стала постоянной и удручающей. А ведь до отъезда ее положение никак не проявлялось. Самочувствие было прекрасным, а настроение – светлым. Сейчас не было ни того, ни другого.

– Все хорошо, – она постаралась улыбнуться – не хотела беспокоить его. Эдрик и так переживает. – Просто… – дурнота снова подступила. – Мне нужно отлучиться по женским делам.

Алира резко натянула поводья и, спрыгнув с лошади, бросилась к деревьям. Убедившись, что ее не видно, опорожнила желудок. Кусок и так в горло не лез, а тут еще и рвота. Она вытерла платком губы и, поднявшись, прислонилась лбом к дереву.

– Плохо, да? – спросила Цисса.

– Что ты все ходишь за мной? Что ты высматриваешь? – Алира от злости даже ногой топнула – ветер тут же зашумел в кронах, откидывая рыжие пряди Циссы назад.

– Выпей это, – не обратив внимания на упреки, сказала стражница, протягивая флягу.

– Что это? – с сомнением приняла ее Алира.

– Настойка на травах, всего по чуть-чуть: мята, мелисса, ромашка. Помогает в твоем положении.

– В каком положении? – ощетинилась Алира. – Нет никакого положения! – Никто из Роутвуда не должен знать! Никто!

– Алира, – мягко прервала Цисса. Она понимала. Не одобряла, но понимала.

– Что, побежишь докладывать хозяину?

– Это не мое дело.

– И ты сможешь утаить это от своего господина?

– Если он напрямую не спросит, сама я не скажу.

– И ты сделаешь это ради меня?

– Я считаю, что ты сама должна была все рассказать, но раз ты этого не сделала, значит, на то были причины.