София Устинова - Враг мой - Сокол для Феникса

Каков наглец! Каков прохиндей… Порыв удрать на край света поутих, хотя сердце до сих пор билось с неистовым возмущением. Как бы ни мечтала о свободе и браку по любви, батюшке виднее. Он бы не отдал свою теперь уже единственную дочь в руки плохому человеку, вот только возраст жениха…

А сосед – Ратмир Вяжский, в отличие от Казимира, и ростом, и статью и молодостью отличался. Лишь нрав его жестокий и взрывной очень пугал. Не скрывал княжич своих земельных притязаний, и хоть сердце и руку своё предлагал, да земли слухами полнились – гарем наложниц у князя один из самых многочисленных, а стало быть, единственной и любимой для него вряд ли стать.

Он ненасытен, необуздан и похотлив.

Подруга лучшая, боярышня Боянка Степановна Кольнева, таких о нём небылиц молвила, да в картинках поведала, что при взгляде на князя Вяжского, в ожидании ответа стоящего напротив, как назло, вспоминались рассказы плутовки, и пожар на щёках никак не утихал.

Он тогда по-своему истолковал девичье смущение, и уверовался в своём мужском обаянии. Самодовольно лыбиться начал, да грудь выпячивать.

Смешон, ей богу, ещё бы петухом пошёл танцевать!

Любава не выдержала хвастовства Ратмира, да высказала, что думалось…

Помнится, злым и обиженным покидал земли князь, а напоследок пригрозил, что в следующий раз уже с воями на порог явится, да строптивую гордячку на колени поставит.

Смех смехом, но ведь всяк ведал, что Вяжский князь опосля кончины старого князя, укрепился на землях своих. Что дружинные у него лихо воюют, мечами управляются. Что чужие земли прогибаются под тяжестью его кметей, а города щиты складывают, признавая его силу.

Потому, после его отбытия Любава с батюшкой и призадумались.

Один жених – лютый нелюдь. Другой – уже одну дочь загубил, теперь на вторую глаз положил. И оба на земли зарились, да вражду меж собой затевали.

Остальных претендентов Любава и князь уже в расчёт не брали. Проку от них, как от петуха яиц.

Думу думали, перебирали, что да как. И так распереживался старый князь, что нет достойного жениха, что плохо ему сталось.

Сердцем занемог…

Гридень быстро князя уложил: подушки подбил, одеялом приткнул. А пока за водой и лекаркой бегал, Любава рядом сидела. С горя слезу пустила, ютясь на краю ложа, где почивал болезненный князь, и только вернулись прислужник Петруня и знахарка, с трепетом поцеловала батюшку в лоб и к себе в женскую половину дома поспешила.

Весь вечер ходила, как на иголках. Одной плохо думалось, да и мысль не самая приятная всё крепче оседала. Потому плюнула и челядине, Марфе, наказала подругу позвать – боярышню Боянку, несмотря на обиду, кою на Кольневу уже месяц вынашивала в душе… Долго не было ни той, ни другой, а когда явились, Любава дверь плотно прикрыла и огорошила обеих своим планом.

***

Княжна горько вздохнула – тревога никак не хотела отпускать душу.

Идти на поклон к Казимиру не хотелось, но другого не было выбора.

– Любава, что опять приуныла? – нарушил неутешительные думы тихий голос Боянки. Боярышня состояла в услужении и по совместительству была самой близкой подругой. До недавних пор…

– Глянула б я на твою радость, пришлось бы тебе за старика идти, – недовольно пробурчала Любава, оправляя складки на простецкой рубахе, с клетчатой понёвой в цвет тесёмки, удерживающей волосы. Идея ехать не в богатом обозе, а как скромная купеческая семья – пришла сама собой. Дорога дальняя, лежит через земли Ратмира, и, если до него дойдёт слух, что княжна едет, он не упустит шанса пленить, да против воли в жёны взять. А так… двумя телегами, с десяток дружинных тоже переодетых по-обычному, и тремя девицами. Глядишь, и не заметят обоза средь других путников-торгашей.

А что, такие часто ходят – торговые, купеческие. Добродько Некифоровича, старого вояку, снарядили батькой. Боянка и Любава, сестрами, а челядина – и есть прислужница.

А вот нянек Глафиру и Авдотью пришлось обмануть, да дома оставить. Телеги загодя снарядили, дружину вперёд отправили, а сами следом бросились, но по отдельности, дабы запутать и со следу сбить.

– Ежели б меня выдали за князя, мне б дела не было до его возраста, – бойко отозвалась Боянка, не разделяя мытарства княжны.

– Да? – с вызовом вскинула брови Любава и тотчас замерла. – Ах, да, тебе же плевать с кем, как и где, – всё же не сдержала язвительной обиды княжна.

– У-у-у, а ты всё желчь в себе вынашиваешь, – не менее ядовито отозвалась боярышня. – Как маленькая, ей богу, – скривила губы, и руки на груди сложила. – Сама на спор пошла, никто не неволил! – Напомнила строго.