София Устинова - Чёрное сердце. Часть 1. Ненависти вопреки

Единственное окно просторной, но мрачной спальни скрыто тяжёлыми шторами. Лишь редкие свечи, бросают угрюмые подрагивающие блики на массивные стены и пол из крупного камня. Посреди спальни большой квадратный ковёр в царственных тонах с мягким, густым ворсом. Из мебели только изысканный резной дубовый комод, столик на изогнутых ножках, два выпуклых кресла по бокам. Ширма, расписанная эпизодами битвы между ангелами и демонами, отгораживает зону для сна, обширный гардероб и увенчанное лёгким, сейчас распахнутым пурпурным балдахином, широченное ложе с замысловатыми спинками, коронованное своеобразными металлическими диадемами.

Необузданное чувство опасности и тревоги пробегает по телу, словно расплавленная лава, выжигающая всё на своём пути. Сбрасываю с себя порочную красотку Лилит.

Ангенесса умелая искусительница и знает, как доставить больше удовольствия. Вот только, она старательно ёрзает на моих коленях битых полчаса, но так и не умудряется отвлечь от мыслей о предательстве Албериты, моей прежней любовницы. Огненные точно языки пламени волосы крупными волнами ниспадают на хрупкие мраморные плечи, касаются жемчужной груди. Изумрудные глаза и алые пухлые губы томно приоткрыты. Ловкие, тонкие руки исследуют с пылом и жадностью.

Нет, тело, конечно, реагирует, а если бы не предчувствие неприятностей, то и секс был бы отменный, но оно есть… толкает срочно ретироваться. Под возмущенный возглас Лилит: «Ты чего?», – и вторивший ему жалобный скрип ложа, рывком вскакиваю на ноги:

– Дела, – не утруждаясь дальнейшими объяснениями, размашистым шагом пересекаю спальню.

– Псих! – визжит разъярённая Лилит. Инстинкт самосохранения заставляет немного отклонить голову – в нескольких сантиметрах от уха свистит снаряд-туфля на высоченной шпильке и глухо ударяется о стену.

– Ты мне тоже симпатична, – кидаю через плечо и с грохотом закрываю дверь, через долю секунды она слегка вздрагивает от встречи с новым «снарядом». Спешу к хранилищу, не вслушиваясь в ругательства ангенессы, почти переходящие в ультразвуки.

В груди свирепо отбивает волнительный ритм демоническое сердце, бегу по витиеватым, угрюмо-пустым коридорам, словно каменным тоннелям подземелья. Странно, а почему на «предчувствие опасности» не реагируют братья и сестры? Обычно, если кто-то пытается проникнуть из посторонних или врагов – обострённое ощущение накатывает на всех прислужников дьявола. Стягиваемся к очагу беды и устраняем. Если нет массового ажиотажа, значит, это или чужак-ангел, или свой, но под прикрытием божественников, что звучит абсурдней первого варианта.

У меня же связь с самим хранилищем – защитная печать на моей крови… Я – страж! Уже скоро покажутся массивные двери в хранилище дьявола. Моя вотчина! К ней никого не подпускаю – готов защищать ценой жизни, смерти, души.

Сворачиваю на ближайшем ответвлении и на секунду замираю. Громоздкие до высоченного потолка металлические двери закрыты, но печать, соединяющая обе створки, взломана. Покуситься на хранилище может либо полоумный, либо отчаявшийся, хотя одно от другого недалеко ходит. За то время, что служу на этом посту – лишь единожды нашёлся безрассудный идиот, решившийся на подобную дурость. Правда, нерадивый ангел не успел даже в Замок проникнуть. Я тогда, по совпадению, только прибыл к дьяволу на Совет Сильнейших. Такое же острое ощущение беды заставило свернуть не к главным воротам, а дальним, заброшенным, где растения-шипы в рост человека распростерлись до стен величественного жилища моего господина. Божественник, забыв, что в нашем мире его способности недейственны, вздумал перелететь препятствие, но повис на ближайших колючках. Истекал кровью, пробитый насквозь длинными смертоносными иглами. Я даже немного расстроился: в коем-то веке ангел к нам в Ад наведался, а тут… шашлык в перьях. Содрал хрипящего идиота и доставил к дьяволу.

Господин тогда велел его истязать. Попытаться уговорить отдать душу и… в любом случае выбросить на Землю. Пусть мучается дольше, ведь в мире живых в подобном состоянии, сил на исцеление у ангела не будет. Свои не спустятся помочь, хотя бы потому, что побоятся угодить в ловушку демонов.

Пачкать руки не очень хотелось, к тому же нет храбрости и величия добивать обессилившего врага. Не то чтобы совесть не позволяла, – мне она многое позволяет, а если и шепчет о гнусности, подлости и низости, умеючи затыкаю, – просто не видел надобности.