Марина Александрова - Смерть Несущая. Дар Грани

– Где тело Лиама?

В комнате повисла недолгая пауза, после чего заговорил Орэн:

– Я решил, что мы должны отправить его семье для похорон.

– Да, – тяжело вздохнув, кивнула я, – так будет правильно. Вы сможете позаботиться об этом, чтобы ничто не указывало на вас?

– Конечно, – кивнул Тарий, – проблем не будет.

– Хорошо, тогда я пойду к Лео.

Как бы там ни было, но я хотела, чтобы Лиам был похоронен согласно обычаям своего народа. Чтобы его родственники не мучились, ничего не зная о судьбе сына. Все должно быть сделано как нужно. Я не понимала, что именно с ним произошло, почему он согласился стать сосудом для Тамэи, но точно знала: он был неплохим эльфом. Пусть он и не слишком-то симпатизировал мне, но все же он заслуживал упокоения.

Поднявшись на второй этаж, более ни на что не отвлекаясь, я направилась в спальню Лео, где все это время был Каа’Лим.

– Как он? – с порога спросила я, подходя к кровати, на которой лежал Лео, и садясь в неглубокое кресло.

«Все так же», – глухо отозвался дэйург, отходя от окна.

«Проверь нить», – попросил он.

Тут же перейдя на другой уровень зрения, я не без удовольствия отметила, что нить постепенно становилась плотнее и ярче.

– Все хорошо, – робко улыбнувшись, сказала я. – Мне кажется, он восстанавливается. Надо только подождать, и все непременно будет хорошо!

Я просидела у его постели весь остаток дня, лишь подсознательно отметив, что наступила ночь, и тогда же создала слабый мерцающий огонек, чтобы не оказаться в полной темноте. Все это время дэйург был рядом со мной, и лишь когда стемнело и стало понятно, что наступила глубокая ночь, я заговорила с ним.

– Тебе надо отдохнуть, – сказала я, подсознательно чувствуя, что как бы то ни было, но обед у Каа’Лима должен быть по расписанию и мой дэйург сильно проголодался.

«Я не оставлю тебя одну», – возразил он.

– Конечно нет, потому иди поешь, поспи и смени меня, – конечно, спать и уж тем более меняться с ним я не собиралась, но знать об этом ему было вовсе не обязательно.

Некоторое время он продолжал упрямиться, но в итоге голод оказался сильнее. Потому, сказав, что сходит за едой и тут же придет с ужином для нас двоих, он вышел за дверь. Я осталась одна.

Тихонько встала с кресла и подошла к кровати, присела на самый ее краешек. Старалась ступать беззвучно. Почему-то я боялась потревожить его сон точно так же, как ждала, что он вот-вот откроет глаза. Осторожно взяла его руку, провела по ней кончиками пальцев.

– Если ты забудешь обо мне, смогу ли я еще хоть раз вот так прикоснуться к тебе? – спросила я. – Сможешь ли ты вновь стать ближе ко мне? Или все это потеряет значение?

Борясь с желанием вновь от души разреветься, я всего лишь привстала немного, наклоняясь к нему ближе. Мысли о том, что не стоит этого делать, даже не возникло. Вдруг это мой последний раз, когда он позволит подойти так близко? Мой последний шанс прикоснуться к нему и представить, что мы все так же близки. И несмотря на то, что с каждым неловким движением мне казалось, будто с моей спины сдирают кожу, я потянулась к его губам, чтобы украсть этот последний поцелуй, запомнить мягкость его губ, их вкус. А после беречь его, как самое дорогое, как память о нас.

Но в тот самый момент, когда до его губ оставалось всего несколько миллиметров, глаза Лео широко распахнулись. Я не успела даже пискнуть, как его ладонь сомкнулась на моем горле, а он перекинул меня через себя, подминая всем телом.

Он не пытался задушить или причинить мне боль, хотя куда уж больше? Спину просто жгло огнем. Его золотые глаза внимательно всматривались в меня в полумраке комнаты. А после он ошарашенно моргнул и тихо спросил:

– Ты… Кто ты?

Горло сдавил очередной спазм. Желание и голод – два вечных спутника, которые делили ее реальность бесконечно долго. Она с трудом понимала происходящее, не всегда узнавала тех, кто к ней приходил и чего от нее хотели. Было только желание, переходящее в голод, и голод от неудовлетворенного желания. Она не понимала самых простых вещей. Например, зачем каждый день ее запихивают в бадью с водой, после причесывают, одевают в чистое платье, если все это не имеет никакого отношения к ее голоду? Она хотела только унять его, больше ничего! И что они все время пытаются ей сказать? С каждым днем значение слов она понимала все меньше. Чаще к ней приходили самки. Они дурно пахли и были несъедобны. Приносили кучу тряпья, которое навешивали на ее тело, причесывали, после оставляли бутылочку, самую дорогую и прекрасную на свете, которая была ее маленьким счастьем. Ведь в ней находилось то, что унимало боль, что позволяло ненадолго забыться. Оно было темно-красного цвета, густое и непередаваемо вкусное. Когда это дивное лакомство попадало на язык, то расцветало ярчайшим букетом вкуса. Мир взрывался и тут же сужался до маленькой бутылочки в ее руках. Даже выпив лакомство, она продолжала облизывать горлышко, надеясь, что внутри осталось еще немножко. Но там никогда не оставалось…