Рэйчел Кейн: Полуночные укусы

Она боялась, что я был похож на своего отца.

Я не боялся этого. Я боялся, что на самом деле буду гораздо, гораздо хуже.

***

Утром раздался стук в дверь нашего небольшого дома задолго до рассвета. Мы были сельскими жителями, привыкли вставать рано, но это было слишком рано даже для нас. Моя мать была заспанной и грубой, когда она натянула одеяло на плечи и пошла посмотреть, кто это был. Она вернулась проснувшейся и выглядела более, чем напуганной, села на мою маленькую кроватку, которая была немного отодвинута от кровати, в которой спали три мои сестры. - Пора, - сказала она. - Они пришли за тобой. Собирай вещи.

Моих вещей было едва достаточно, чтобы заполнить маленькую связку, но она пожертвовала частью сыра, и несколькими корками хлеба, и небольшим количеством ценного копченого мяса. Я не голодал бы, даже если бы мой новый учитель забыл бы покормить меня (поскольку я слышал, что они иногда так делали). Я поднялся без слов, обутый для путешествия и в свою шерстяную накидку. Мы были слишком бедны, чтобы позволить себе металлические булавки, поэтому я, как моя мать и сестры, застегнул ее на маленький деревянный крючок. Это была самая хорошая вещь, которая у меня имелась, шерстяная накидка, окрашенная в темно-зеленый как лес, в котором мы жили. Я думаю, что это был подарок от моего отца, когда я родился.

У двери мама остановила меня и положила руки мне на плечи. Я посмотрел на нее и увидел что-то в ее морщинистом, жестком лице, что меня озадачило. Это был страх, и ... печаль. Она протянула ко мне руки и неуклюже обняла, а затем оттолкнула меня обратно на расстояние вытянутой руки. - Делай, как тебе говорят, мальчик, - сказала она, а затем толкнула меня на слабый серый предрассветный свет, к высокому человеку, сидящему на огромной черной лошади.

Дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной, отрезав всякую возможность побега, не то, чтобы было хоть какое-то укрытие с моей семьей. Я молча стоял, глядя выше, и выше, на человека на лошади в плаще с накинутым капюшоном. Я мог только предполагать о лице в тени, но было мало чего, что я мог разглядеть. Лошадь фыркнула облачком пара на холодном воздухе и забила копытом, словно не терпелось уйти.

- Твое имя, - сказал человек. У него был глубокий, интеллигентный голос, но что-то в нем пугало меня. - Говори, дитя.

- Мирнин, сэр.

- Старое имя, - сказал он, и казалось, ему это понравилось. - Залезай за меня. Мне не нравится находиться на солнце.

Это казалось странным, потому что как только взошло солнце, пробрал озноб; был ясный сезон, малая вероятность снегопада. Я заметил у него дорогие кожаные перчатки на руках и ботинки, которые казались тяжелыми и толстыми под длинным плащом. Я ощущал собственную бедную одежду, тонкие сандалии, которые были моей единственной обувью. Я задавался вопросом, почему кто-то как он хотел кого-то вроде меня ... были другие бедняки во всем мире, и куда ни плюнь, были дети, бери любого. Я долго смотрел на него, не зная, что делать. Лошадь, в конце концов, была очень высокая, а я не был.

Кроме того, лошадь смотрела на меня с явным чувством неприязни.

- Ну, хватит, залезай, - отрезал мой новый учитель, и протянул руку в перчатке. Я взял ее, стараясь не дрожать слишком сильно, и, прежде чем я успел подумать, он втащил меня прямо на спину гигантского зверя, в крайне неудобное положение позади него на твердое кожаное седло. Я обхватил его руками, больше в жуткой панике, чем доверяя ему, и он фыркнул и сказал, - Держись, мальчик. Поедим быстро.

Я закрыл глаза и прижался лицом к его плащу, когда лошадь рванула, мир закружился и перевернулся, а затем начала ускоряться, слишком быстро, слишком быстро. Мой новый учитель пах не так, как те, кого я знал; никакого запаха пота, только легкий запах плесени на его одежде. Травы. Он пах как нежная летняя трава.

Я не знаю, как долго мы ехали - дни, наверняка; я чувствовал себя больным и легкомысленный большую часть времени. Мы время от времени останавливались, чтобы я мог с трудом проглотить воду или кусок хлеба и мясо, или для более необходимых функций организма ... но мой новый учитель ел мало, и если он был подвержен нуждам организма, я не видел никаких признаков этого.

Капюшон его плаща всегда был накинут. Я видел только маленькие проблески его лица. Он выглядел моложе, чем я бы мог подумать - всего лет на десять старше меня. Взрослый, чтобы иметь такие познания, судя по слухам.

У меня все болело, каждая мышца и кость, до такой степени, что хотелось плакать. Я не стал. Я стиснул зубы и сдерживал плач, пока мы ехали, и ехали, через туман и холод по утрам, морозными вечерами и ледяными темными ночами.