Надежда Лавринович - Нелюбимые

– Что за гнилая ты баба получилась? – сокрушалась Бранислава, – куда ты катишься? В бездну ты катишься, в тартарары. А главное, почему? Почему, дочь? Какие такие беды у тебя в жизни?

Мария не слушала, слова матери мимо ушей пропускала, не злилась даже. Опускаясь все ниже, Машенька того не понимала.

О том, как помочь дочери, Бранислава размышляла постоянно. Однажды она даже отправилась в лес на поиски колдуньи Марыли. О Марыле в Белоруссии знали все, да и не только там. Слухами земля полнилась, ехали люди с разных концов. Да вот помогала она далеко не каждому. Как, по какому принципу людей выбирала, никто не знал. Ходили слухи, что если найти ее и договориться, любое желание она выполнит, любую просьбу. Только вот вернулась Бранислава ни с чем; сколько ни плутала, сколько ни звала, глуха осталась Марыля. Спасибо не закружила, не погубила, в лесу том не оставила. Бывали случаи, исчезали просители бесследно, словно растворялись в лесу.

Пробовала Бранислава побеседовать с зятем, да ничего не добилась. Мямля и тряпка. Говорила и с Машенькой, да та не слушала. А между тем ситуация потихоньку обострялась.

– Выпьем, мать? – спросила Мария, когда Бранислава, приехав навестить дочь, выгружала на стол гостинцы.

– А не хватит тебе? – отбирая у Мани бутылку, отрезала Бранислава.

– Скучно с тобой! – махнула рукой Маня.

– Поиграешь со мной в карты, ба? – с аппетитом жуя кусок сала, засоленный Браниславой, спросил Арсюша.

– Щас, миленький, разберу тут, и пойдем, поиграем. Конечно, конечно, поиграем.

Маня скривилась и покинула кухню. Искренняя привязанность матери к Арсению, раздражала ее.

– Что, ма, не помнишь, как отговаривала меня с Аркашкой связываться?

– Отчего ж не помню?! Все я отлично помню, не пойму только, к чему это?

– А к тому, что Сенька в него весь, то же семя, бесовское, как ты говорила. А чего ж ты любишь его больше, чем меня?

Бранислава дочь не понимала, и всякий раз пыталась до нее достучаться. Читала ей лекции о «сердце материнском», о том, что ребеночек для женщины и отрада, и надежда, и помощь. Маня зевала, отмахивалась или злобно шипела, в зависимости от того, в каком настроении пребывала. Уезжая, Бранислава волновалась за внука, но поделать ничего не могла. Марии казалось, что ничего страшного не происходит, что Бранислава преувеличивает и нагнетает, но с каждым днем она все меньше себя контролировала. Незаметно, по чуть-чуть, но жизнь неотвратимо менялась. Постепенно Мария запустила дом, перестала готовить, следить за собой.

Бездна, о которой предупреждала ее Бранислава, неумолимо приближалась.

Арсения Мария обижала постоянно, границ не чувствуя, не умея остановиться.

– Пшел, щенок! Не путайся под ногами! Без тебя, паскуда, тошно! Не видишь что ли, мамочка без настроения!

Арсений привык, отгородился, не реагировал. Он прилежно учился, ставил перед собой цели и успешно достигал их без чьей-либо помощи. Захар давно уже самоустранился и перестал даже спрашивать как дела в школе? Мария же, глядя на сына, видела перед собой Аркадия и стремилась отомстить, растоптать, унизить. Случалось, что будучи сильно в подпитии, Мария теряла чувство реальности и путала прошлое с настоящим. Тогда она наседала на Сеню, пыталась выяснять отношения, а потом кидалась ему в ноги, обнимала крепко и просила простить:

– Ты только не уходи! Будь со мной! – рыдала она.

Бранислава, оказавшись невольной свидетельницей одной из подобных сцен, страдала, хваталась за сердце, плакала, умоляла:

– Манечка, золотко, это ведь кровиночка твоя… пожалей ты его, ради Бога! Смотри, как тянется к тебе мальчонка-то… Не бери ты грех на душу, не калечь ты ребенка.

Бабушка была единственным живым существом на земле, кто искренне и безоговорочно любил Арсения. Она не раз предлагала дочери забрать мальчика к себе.

– У нас в Глубоком и школа хорошая, и воздух, а главное, Манечка, люди. Люди у нас совсем ведь другие. Не то, что в Москве. Подумай, дочка, ведь всем бы легче стало. Ты бы с Захаром еще ребеночка родила, или двух…

Казалось бы, отличная идея, но Мария почему-то упорно, необъяснимо отказывалась. Она явно удовольствие получала от измывательств над мальчиком. Мария была резка с ним, несправедлива, часто поднимала руку и орала обидные, стыдные вещи. Никогда не хвалила ребенка, не ласкала его, лишь отталкивала и бранила. Бранислава снова и снова возвращалась к теме переезда, но неизменно получала отказ. Душа ее была не на месте, сердце тревожно ныло, но не могла же она силой отобрать ребенка у дочери. Мария же оставалась непреклонна: